Пролог

Лезвие последнего аккорда или история Д.

Сотники – это военноначальники такие были. И кто-то из предков моих был, потому что фамилия моя была – Сотникова. А звали меня Дашей.
А его зовут Вадим. Он из тех, за кем бегают девчонки. У него чёрные волосы, совсем как были у меня. И ещё у него шрам на запястье. Он всем говорил – я хотел уйти, но не стал. Кажется, у него зелёные глаза, и черты лица правильные.
И больше я ничего о нём не помню. Смешно.

15 сентября. Его рука на моей сумке, за окном дует жаркий ветер, тихо бормочет Кляча у доски…
Потом - на набережную. Она длинная, вдоль реки, извивы, треснутый асфальт, люди сидящие под выцветшими зонтиками, последний аккорд лета перед бесконечной и холодной зимой.
Голос. Мягкий голос. Я слушаю и млею, уткнув нос в огромный букет кроваво-красных гвоздик.
Я не люблю розы.
Он говорит. Над рекой мечутся белые кляксы – чайки. Садятся на волны и качаются. И я слушаю его голос. Он говорит, что я прелесть. Что он любит меня. Что он…
Через неделю – мой день рожденья.

Маленькая квартирка моя – на восьмом этаже. Над нами – чердак, а под нами – Бессердечный Пират. Мой сосед. Я боюсь его.
Ему около 30. Он странный. Брюнет, правильные черты лица, серый пронзительный глаз.
Именно глаз. На втором – чёрная пиратская повязка.
Я помню его лицо. Гораздо лучше, чем лицо Вадима.
Тоже смешно.

Магнитофон выводил что-то развесёлое про берёзовые штаны, и плясали девицы, и плясали парни, дружно ударяя пятками в пол. Я сижу за столом у Вадима на коленях. Мне хорошо.
Потом идём курить.
Вадим целует меня в губы. Ветер подвывает где-то в подворотне, на балконе тоже холодно, но я не чувствую холода.
В дверь звонят, и Вадим идёт открывать. Я курю и глупо улыбаюсь.
До меня долетают обрывки их разговора. «Да как можно…милицию…блин…задолбали уже! Вот при советской власти…»
Соседка слева. Достали мы её, ё-моё…
А тот, снизу, никогда не придёт, хотя сейчас над ним стучат пятками. Ему всё равно. Он странный.
Соседка ушла. Вадик всё уладил. Он такой хороший… Я так его люблю…
Потом гости расходятся, и мы остаёмся одни.
Он такой нежный… Он так любит меня…
Я лежу в темноте, обнимая его. Он тихо-тихо сопит мне в ухо. Я знаю, что где-то подо мной, смотрит в потолок мой сосед.
Видит сквозь перекрытия.

Дальше плохо помню…
Бабье лето догорало, по ночам температура была всё ниже, а мы с Вадимом бродили по городу, он покупал мне цветы, и глупые безделицы, и свечи забавных форм – я люблю свечи…
И мы ходили в кино, на какой-то хороший фильм, где добро побеждает зло и всё такое…
И когда закрывался парк аттракционов – ходили тоже, и накатались буквально до упаду, и день был тёплым-тёплым…
А потом выпал снег.
Он кружил над чёрной землёй, словно выбирая себе место, куда упасть. Это была сказка, и было тепло, и Вадим…
Вадим ушел от меня.

Я звоню и звоню, а он не берет трубку, и мои SMS-ки летят в никуда, потому что – теперь я знаю – его сим-карта валяется под его балконом и первый белый снег засыпает её…
И кончается день. Гаснет последний серый блик на линолеуме, а я сижу на окне, прижимаясь боком к ледяному стеклу, и жду его…
И, конечно же, дожидаюсь.
Он проходит по улице в обнимку с какой-то девицей, чьи голые ножки сверкают из-под короткой дублёнки. Я достаточно высоко, чтобы он не заметил меня, но достаточно низко, чтобы узнать его.
Следом за ними крадучись скользит мой сосед.
Я плачу.

Дозвонилась я почти через неделю – чтобы услышать три коротких слова – и отдалённый девичий смех.

Проходит месяц. Снег засыпал землю, и я часами брожу по городу, без цели, без мыслей, просто хожу. Часто замираю у ограды старого кладбища. Надгробия припудрены снегом. Там красиво.
Я уже выбрала себе судьбу.
Мне больше не страшно.

Солнце уходит за горизонт. Я дома одна. На мне прозрачная, шёлковая ночная рубашка. До колен. И всё. А больше и не надо.
Я в ванной. Зажигаю свечи, которые дарил мне Вадим. Бокалы и крольчата. Раковины и жабы. Гномы и политики.
Почти сотня свечей.
В ванную льётся вода. Пламя свечей – жёлтые блики на поверхности.
Сижу на краю и курю. Сигарёту за сигаретой. Мой любимый «ВОГ».
Мой последний «ВОГ».
Я ложусь в ванну. Вода горячая, она плещется через край, заливая свечи. Но не все, конечно – большинство горит, как горело.
Блики на кафеле. Поёт Земфира.
- Поздно, о чём-то думать слишком поздно, тебе, я чую, нужен воздух, лежим в такой огромной луже, прости меня моя любовь…
Я шарю рукой по подзеркальнику. Там лежит маленький обломок бритвы.
Мне его хватает.
Это даже красиво – словно розы зацветают в воде струи моей крови…
Я закрываю глаза. Мне больше не нужно видеть, слышать, чувствовать…
- Прости меня, моя любовь…
Я лежу, и тёплая розоватая вода плещется на пол.
Я не вижу.
Я знаю.
В дверь звонят. Истерично, не отпуская звонок очень подолгу.
Это Вадим. Это Вадим!!! Вадим!!!
Поздно.
Я честно пытаюсь встать, но это тело уже не моё тело.
- Я тебя ненавижу! – поёт Земфира в глубине квартиры, - Я ТЕБЯ НЕНАВИЖУ!!! НЕНАВИЖУ!!!
Он рядом! Он за дверью!!!
Я люблю!
Я не хочу умирать под эту дурацкую, несоответствующую моменту песенку! Я вообще не хочу умирать!!!
Я хочу встать! Я хочу жить!!! Жить!!! ЖИТЬ!!!
Я не могу.
Поздно.
Яркий белый свет в глаза. Слишком яркий. Я кричу. Кричу.
Я даже надеюсь, он слышит.
Теперь я знаю, что это был не он.
Теперь это не важно.
Теперь это смешно.

Это наш с тобой маленький апокалипсис...

Post edited by Стюра - Суббота, 22-Сен-2007, 4:17 PM

Работа для беглянки

Это началось не первого сентября. Впервые Юлия увидела приземистое, угрюмо смотрящее из мокрой желтизны деревьев на расположенные вокруг пятиэтажки здание школы поздней осенью.
Оно ей сразу не понравилось. Что-то отвратительно-зловещее было и в нём, и в осыпающих на голову Юлии листву деревьях.
"Сама виновата, " - подумала девушка, - "Во всём происходящем виновата лично я. И он, конечно же".
Она шла по мокрой тропке, а деревья, будто нарочно, стряхивали ей за шиворот капли.
Впереди её ждало место, где ей предстояло работать. И жить – просто этого Юлия ещё не знала и не расстраивалась.
Она шла и шла, извилистой, мрачной тропинкою, и всё не могла дойти до самой школы.
А потом в гуще деревьев прозвенел звонок.
Юлия устремилась на звук, проломилась сквозь кусты, оцарапав локоть, вылетела на другую дорожку…
Они шли. Тупой массой, кто-то сквозь заросли, кто-то по тропинке. Размалёванные донельзя девчонки, шипасто-кожаные парни.
Ученики.
Они шли, гогоча и толкаясь, как и любые ученики, вот только в этих была злоба. Их толкотня не была придуриванием.
Шли. Кто-то уже доставал из кармана пивные банки, выпивал и бросал под ноги малышне. Шли и обсуждали прожитый день.
А Юлию отпихнули с дороги в кусты. Она упала в мокрое, и толкнувшая её блондинка в зелёной лаковой куртёнке даже не обернулась.
Ах, а как заманивала её завуч Ирина Ивановна своими "милыми детишками"! Ах, а как пела она о примерных, послушных, потрясающих, лишь бы заманить её, молодую и наивную Юльку, в этот… притон?
Юлька из кустов смотрела на идущих "детишек". Детишки были ужасающи.
Две девицы – одна ярко чёрная, вторая добела осветлённая в ужасных бандитских чёрных кожанках, все обвешанные металлическими украшениями. Кажется, у осветленной на руке был браслет с шипами, а у чёрной – ошейник с клёпками.
- … а я этой б…и и говорю, если ты так е…я, то я тебя так е…у, что …
- … хватаю эту цепочку и – дёру! а она орёт "грабят"! ...
- … убери лапы, б…ь!
- Сам б…ь!
Парень в галстуке, но галстук идёт ему как питону - сапоги на шпильке. В его лице нечто нехорошее – может, слишком длинный нос, может – холодные серые глаза. На нём тоже кожаная куртка, но длинная, почти до колен и расстёгнутая. Под курткой – рубашка и идиотский галстук в полосочку.
- … в ж…у!
- … а если кислотой в рожу, так и…
- … беру я дневник – и в костёр!
- … грозы не будет, вот увидишь…
Не менее колоритно смотрелась почти двухметровая девица на каблуках, размалёванная и пустоглазая, ведомая сквозь толпу полутораметровым парнем с проницательными, злыми глазами. Парень пихался и говорил нехорошие слова.
- … какой там туфли, слава богу, трусы успела…
- … и вижу я, мозги текут уже…
- … кастетом…
Ещё один парень – бритый, в спортивном костюме производящий впечатление уголовника.
- …учить стихи – это отстой!
- Стой, мелкий! Отдай пиво, п…а!
- … по е…у!
И девица, коротко стриженная, прилизанная, с чуть раскосыми зелёными глазами.
- … в жертву принёс, на том самом камне…
- С…а, б…ь, куда прёшь, урод!
И ещё одна пустоглазая блондинка, жующая клубничную жвачку. Вот она разворачивается, скользит по Юльке пустыми глазами и сплёвывает под ноги будущей учительницы эту жвачку…
- … б…ь, говорю же, грозы не будет! Никогда! О…и уже!
- … дура, кричу я ей, бери шприц, и двигаем…
- … бутылкой по репе…
Девица в бандане и с сигаретой.
Парень, с хитрым взглядом подлеца и в шортах, хотя накрапывал ледяной дождь.
- Отвянь!
- … пошли, там набухаемся…
Они шли и ржали, и пихались, и какая-то из девица грохнула вдруг о дерево стеклянную пивную бутылку и гневно затрясла "розочкой" перед лицом другой девчонки…
Дождь заливался несчастной Юльке за шиворот, льдом обжигал лицо, струями всверливался ей в голову. А они шли, и кричали, и были так противны ей, что даже бояться не хватало сил…
И она стояла, и смотрела, и знала, что вернуться домой ей всё равно гордость не позволит…

Завуч Ирина Ивановна, так сладко говорившая по телефону с "молодой специалисткой" встретила Юлию на заплёванном крыльце. Накинувшая рваную дачную куртку поверх бархатного платья, выглядела она так убого, что Юлия, ещё не знавшая дурной славы Ирины Ивановны, мягко говоря, удивилась. Ей ещё предстояло узнать, что Ирина Ивановна - общепризнанный маразматик, и при полном отсутствии вкуса и чувства меры, старается себя приукрасить.
Ирина Ивановна, дёргая нечистым носом, подошла к Юлии, схватила под руку и буквально подволокла в школу. Юлька слабо отбивалась, но Ирина Ивановна оказалась сильнее. И вот они уже прошли сквозь три двери - железную наружную, решётку среднюю и стеклянную внутреннюю – и очутились в мрачном коридоре. Светила одинокая лампочка, едва ли не затянутая паутиной. И далеко в конце коридора то вспыхивала, то гасла, действуя на нервы, лампа дневного света. Всё.
- Юлия! Дорогая Юлия Артёмовна, мы вам рады!– вопила во всю мочь глуховатая Ирина Ивановна, - У нас давненько не было прибавлений в дружном школьном семействе… Кхе… Вы будете классным руководителем в 9 "а". Вы рады! – не спросила, а проорала завуч, продолжая тащить Юлию по школе, Они уже всходили по лестнице, и серый денёк освещал вишневые перила. Перила казались Юльке залитыми кровью.
- Они известны всему району! Это потрясающие дети! – верещала Ирина Ивановна, - И вы – о! вам повезло! – будете их классной руководительницей!
И Ирина Ивановна бурно похлопала сама себе. Юлия, старавшаяся если не вырваться, то и не споткнуться, её не поддержала.
- Что, обалдели от оказанной вам чести, Юлия Аркеловна? – была как всегда тактична Ирина Ивановна.
- Вроде того, - оглядывала третий этаж, куда они забрались, Юлия.
Как и вся школа, он производил удручающее впечатление.
Серо-зелёные стены, затёрто-коричневые полы. Изрезанная и в подпалинах скамейка посреди коридора. И разбитый плафон кучкой перед скамейкой.
- Ах, какое б…во! – ахнула Ирина Ивановна, на цыпочках подошла к кучке и потыкала её кончиком туфли, - Ну да ладно, техничка уберёт. А нам, дорогая моя Юлия Алексеевна, надо посмотреть вашу комнату.
- Мою комнату? – переспросила Юля.
- Я разве не сказала, что могу предоставить вам жильё только в школе? - почесываясь, спросила Ирина Ивановна.
Юлия промолчала.

Это наш с тобой маленький апокалипсис...

Post edited by Стюра - Суббота, 22-Сен-2007, 4:34 PM

Неправда, что у Кутузова глаза не было!
Был у него глаз!

Ночью Юлия проснулась от шорохов за дверью.
Ирина Ивановна определила девушку в пятиметровый чуланчик с окошечком под потолком и огромным книжным шкафом, забитым пыльными книжками. Где-то в книгах шуршали мыши. Хорошо, что Юлька мышей не боялась. Рядом была душевая, переделанная, кажется, из туалета. Юльке дали от неё ключ.
В узкий проход между этим шкафом и Юлькиной кроватью едва втиснулась тумбочка, а зеркало и вовсе висело на двери. Мерзкая каморка запиралась на ключ. Изнутри, как и снаружи, но Юлька запираться не стала. Когда она ложилась спать – прибравшись, вытерев пыль, повесив занавесочку на грязное окно – ей не показалось нужным запереться.
Теперь под дверью шуршали. Зловеще, но мелко, словно распиливали кого-то пилкой для сахара. Она жалела, что не заперлась.
"Это мыши", - подумала Юлия.
Лунный луч пробивался в окно. Занавесочки на нём уже не было – свалилась, наверное. Юлька видела отражение окна в тусклом зеркале на двери. Ещё в нём отражался книжный шкаф и Юлькина рука, закинутая на спинку кровати. Рука была белая, а спинка чёрная. Как будто зеркало было монохромное.
За дверью шелестели, покряхтывали, постукивали. Мыши жили своей, особенной мышиной жизнью.
Перепугавшаяся было Юлька начала успокаиваться. Она лежала на продавленной кровати, на казённом белье и наслаждалась садистской мысли о брошенном в квартире муже – с двумя следами пощёчин, без денег, Юлии и с прокислым борщом в холодильнике.
Внезапно Юлька взглянула на зеркало, и сердце взлетело в горло и отчаянно забилось, ища выхода.
В зеркале отражался козюбрик. По-другому назвать это Юлька не могла. Чёрный рогатый шар с горящими угольями глаз. Ох. Лучше бы сотня голых девиц в её бывшей квартире…
И крик застрял в горле. Это было настолько нереально, что испуг сразу ушёл, осталось какое-то недоумение, но вместе с тем Юлия твёрдо была уверенна, что это правда, что существо за окном не плод её разыгравшегося воображения и не чья-то глупая шутка, а настоящее Исчадье Ада. Козюбрик за окном гадко захохотал, и это вывело Юлию из оцепенения. Она дёрнулась и, забормотав молитву, перекрестила отражение чудовища. Но то ли крест, отразившись в зеркале, потерял свою силу, то ли козюбрик не слишком из-за этого напрягался, но он не только не исчез, но и ударился о стекло, словно желая ворваться в комнату. В распахнувшуюся форточку ворвался запах серы и Юлька, рывком встав, побежала к двери. Пинком открыла её и помчалась по пустынной ночной школе, отчаянно вереща.
Школа изменилась при свете луны. Коридоры стали длиннее и извилистее, стены обрели способность прыгать навстречу Юльке и бить её по плечам…
Задыхаясь, Юлька выбежала на лестницу. В окнах метались длинные тени. Юлия оступилась, подвернула ногу и кувырком скатилась по восьми ступенькам вниз, испытав такой ужас словно, сорвалась с сорокаметровой башни.
Внизу лестницы стоял человек.
Вернее, он казался человеком, но Юлька, которая великолепно знала, что она ночует в школе одна, сразу поняла, что это козюбрик.
Он был в чёрном плаще и с чёрной повязкой через правый глаз. Из-за пояса плаща торчали ножны.
Пират с "Летучего голландца", не иначе.
И Юлька завопила, одновременно пытаясь отползти по лестнице наверх, но у неё никак не получалась. Человек – не человек, козюбрик! – стоял и смотрел. И, кажется, жевал жвачку.
- Чё орёшь, детка, кругом люди спят! – рявкнул он так, что Юлька заткнулась.
- Ты кто? – проблеяла она.
- Охранник. Храню школу. Блин. Чё орёшь-то?
В этот момент, почти убедившая себя, что это не козюбрик и даже устыдившаяся Юлия перевела взгляд на ноги "охранника".
Они были, наверное, шестидесятого размера, босые и с мохнатыми ступнями.
Хоббит?
- Аааа… - прошипела Юлька и быстрее поползла по лестнице, спиной вперёд, задом перебирая ступеньки и отчаянно помогая себе руками.
- А ты кто, детка? – шагнул к Юлии преобразившийся козюбрик.
Его неестественно мягкая нога задела Юлию и та, извернувшись, рванула по лестнице на четвереньках.
Козюбрик оказался проворнее. Он схватил Юльку за плечи и развернул к себе. Юлька открыла рот, но почему-то не заорала.
- Только не блажи, детка.
- Уйди, козюбрик, - прошептала Юлька и попыталась перекрестить его.
Это явно насмешило козюбрика. Он выпрямился, отпустил Юлькины плечи – не ожидавшая подобного девушка упала спиной на ступеньки – пробормотал что-то и зажёг свет. Зашипела, щёлкнула лампа дневного света под потолком.
И Юлька увидела, что перед ней стоит здоровенный мужик в чёрном халате. За поясом торчал пульт от телевизора. Но повязка через глаз, конечно же, осталась. И огромные ноги.
- Ноги, - так и сказала Юлия.
- Что "ноги"? – не понял козюбрик, - Пахнут или чё?
- Такие… - развела руки Юлия, словно показывая, какую офигительную щуку поймала, - И мохнатые.
Козюбрик посмотрел на свои ноги.
- А! Ну ты и дура. Это тапки.
И лже-козюбрик лёгким движением вытащил из "ноги" ногу вполне человеческую, да ещё и почесал грязную пятку.
Юльке стало совсем неудобно, и она встала с лестницы, одергивая старую ночнушку.
- Прикольно, да, - фыркнул лже-козюбрик, - Так ты кто такая?
- Я Юлька, - сказала девушка, - То есть Юлия Андреевна. Учительница.
- А. – перекатил во рту жвачку охранник, - И чё по школе ночью шляешься?
- Я тут живу, - проблеяла Юлька.
- Живёт она, - не поверил охранник, - С кем тут жить?
- Я одна.
- А козюбрик – это что? - спросил охранник, надув жвачный пузырь. Тот оглушительно щёлкнул, и Юлька вскрикнула.
- Я пойду, - сказала она и засеменила вверх по лестнице. Если уж выбирать между козюбриком и одноглазым охранником, то козюбрик казался ей менее опасным.
- Не пойдёшь, - поймал девушку за локоть одноглазый охранник, - пока не расскажешь, что ты здесь делаешь. И что такое козюбрик?
- Козюбрик – это привидение. Я увидела его в окне. Испугалась и убежала.
- А. Забавно. И какой он был?
- Чёрный. Круглый. С рогами и глазами. Пах серой. Спёр занавеску. Да отпусти меня! – Юлька дёрнулась, охранник неожиданно легко разжал сильные пальцы, и девушка плюхнулась теперь уже грудью на ступеньки.
- Извини, - без тени раскаянья в голосе сказал охранник, - вставай и пошли. Покажешь своего козюбрика.
Встала и пошла. Что делать? Охранник, козюбрик… Стравить их, и все дела, как говорила Мирра Сергеевна о директоре и завуче в той школе, где Юлька работала год назад.
Хорошая была школа. Как выяснилось, зря Юлька променяла её на мужа.

В каморке Юльки охранник зажёг свет и присвистнул
- Мрачно живёшь, детка. И где козюбрик?
- Там, - пискнула Юлия, указывая дрожащим пальцем на окно, занавешенное нечистой тряпочкой.
Занавешенное! Чёрт…
Юлька покраснела. Охранник, к счастью, не обернулся. Подошёл к окну и рывком содрал с него многострадальную занавеску.
Козюбрика не было. Но за окном метнулась длинная тень…
Юлька вцепилась в одноглазого охранника.
- Смотри! Смотри, чёрт возьми!!!
- А. Это козюбрик? – не растерял своей невозмутимости охранник.
- Нет, но…
Отпихнув Юльку, одноглазый уверенно подошёл к её постели, не останавливаясь, скинул отвратительные тапки и встал грязными пятками Юльке на подушку. Юлия пискнула, но страх перед козюбриком заставил её умолкнуть. К тому же где-то с краю сознания сидела мысль, что если охранник столкнётся с козюбриком, одним врагом у Юльки точно будет меньше. При любом исходе дела.
Охранник же, распахнул грязное окошечко, высунул голову и оглушительно свистнул.
Чёрные вороны снялись с деревьев возле школы и унеслись в предрассветную серость. Их длинные тени метнулись по стенам, но это было уже не страшно.
Охранник переступил на Юлькиной подушке и продекламировал:
- Убежало одеяло, улетела простыня,
И подушка, как лягушка ускакала от меня!
Я за свечкой – свечка в печку,
Я за книжкой – та бежать.
Коноплю теперь такую,
Я НЕ СТАНУ ПОКУПАТЬ!!! – закончил он и спрыгнул на пол, угодив прямо в свои замечательные тапки, - Пей меньше, детка. Может, поможет…
Когда он выходил из Юлькиной каморки, гадко подхихикивая и прилепив ей на косяк бледную жвачку, она смотрела в пол. А как только он вышел, и его шаги затихли на лестнице, Юлька скинула с кровати истоптанную подушку, завернулась в одеяло и разрыдалась.

Это наш с тобой маленький апокалипсис...

Post edited by Стюра - Суббота, 22-Сен-2007, 4:19 PM

Утро прошло скверно. Первым уроком Юльке пришлось ловить бегающих по классу шестиклассников, на втором пятые обстреляли её пшеном из коктейльных трубочек, а когда на четвёртый урок явился её «родной» 9 «А», то в кабинете явственно попахивало палёной синтетикой, а Юлия старательно подворачивала ставший неровным край китайской юбки. На её щеке был мазок краски, а на спине – отпечаток маленькой руки мелом.
- Кто это? – бесстыдно тыкали в неё пальцами абсолютно незнакомые ей личности.
Вошла уже знакомая ей компашка – мелкий друг блондинки и Галстучный в мятом свитере и галстуке. За ними – девчонка, которая вчера разбила бутылку.
В классе все посбрасывали куртки на заднюю парту и расселись, как попало.
- Потом я рассажу вас по-другому, - пообещала новенькая классная
- Многие пытались, - усмехнулся начальственным голосом низенький и встал, разом возвысившись над молчащим классом, - Но потерпели поражение. С нами надо дружить, дорогая новая классная. Давайте для начала познакомимся. Как вас зовут?
- Юлия Андреевна, - проблеяла несколько пораженная таким приёмом классная.
- Очень хорошо, - обрадовался низенький, - Я Гарик. Остальные, надеюсь, представятся сами. Если захотят.
- Юлия Андреевна, - протянула та, что била бутылку, - Откуда вы приехали?
- Откуда? – растерянно переспросила Юлька.
- Да. Мы вас не знаем, а городок наш невелик… Так откуда вы? – добавил Гарик
- Неважно, - оборвала Гарика Юлия. Почему-то Гарик напоминал ей малоприятного одноглазого охранника.
Гарик хмыкнул, но ничего не сказал.
Они замолчали, и Юлия начала урок. Кто-то слушал, кто-то откровенно балдел. Юлька начала чертить на доске перспективу. И слушала разговоры за спиной.
- Значит, из деревни, - хмыкает Гарик
- Юлия Андреевна, - откликается девчонка.
- Значит, будет Юлькой, - громко говорит Галстучный
- Значит, будет, - равнодушно тянет та, что била бутылку.
Наречённая Юлькой не выдержала и обернулась.
Они сидели рядом. Впереди Гарик, за ним, сложив руки на груди, рокерши и возвышающийся над всеми Галстучный.
Молчали.
Юлька боялась услышать их смех, но они так и не рассмеялись. Они относились к этому издевательству абсолютно серьёзно.
Она поняла, что сейчас разревётся на глазах у того и ждущих детей.
- Значит – новая классная, - сказала рокерша.
- Значит новая, - протянула её подруга
Они переглянулись с парнем в галстуке.
- Ну и как? – спросил он низенького.
- Стопудово, - ответила его двухметровая спутница и ловко щёлкнула пузырём.
- Значит, стопудово, - заключила осветленная, и все снова заговорили каждый о своём, словно классная и не стояла перед ними.

Ко всему прочему, охранник, встреченный Юлькой ночью, исчез.
С той, первой ночи на новом месте, она больше не видела его. Козюбрика, впрочем, тоже, но охранник интересовал её больше.
По ночам, сколько она не вопила, сколько не пыталась инсценировать новое явление козюбрика, он не появлялся. Обход школы тоже не давал результатов – всюду было пусто и заперто. Но и днём дежурил совсем другой персонаж – двухметровый дядька весом в полторы сотни килограмм, неповоротливый и от своей неповоротливости очень страдающий – подлые ученики начальных классов придумали себе игру – подбегать к нему сзади и хлопать по объёмному заду. Пока охранник оборачивался, юркая малышня исчезала в бранящейся толпе.
Юльке в школе не нравилось. Да и город ей не нравился. Бесконечная слякоть, тонкие и жалкие ветки деревьев, безумные бабки и бомжи.
На стенах каморки, где жила, Юлька развесила свои рисунки, изображавшие её сны за последнее время.
За то время, когда она ещё жила в своём навеки покинутом доме.
Ещё Юлька попыталась нарисовать мерзкого охранника, но у неё не получалось. Повязку она помнила, халат, пульт… Но не лицо. Тёмные волосы, кажется…
Кажется.
Юлька могла бы подумать, что он приснился ей, но на наволочке, которой она на ночь занавешивала зеркало, был отпечаток ноги.
А вот жвачка с косяка исчезла. Должно быть, мыши утащили.

Класс Юлии поставили дежурить по школе. Сомнительный школьный устав предполагал, что дети являются в белых блузках и с красными повязками в полседьмого утра стоять на линейке. Все.
В шесть двадцать отчаянно зевающая Юлия ждала детей на крыльце.
Без двадцати семь пришли Гарик и Галстук и назвали Юльку нехорошим словом.
В семь пришла завуч Ирина Ивановна, чтобы провести линейку. К тому времени подтянулось человек десять. Кто-то был в белом, но без повязок. Гарик был в красном свитере. Галстучный – с красным галстуком, который попытался выдать за повязку.
Ирина Ивановна была в неопределённого цвета платье и в вязаной жилетке явно не один год пролежавшей в сыром подвале. Зато в ушах её болтались бриллиантовые серьги, на каждом пальце по кольцу и несметное количество цепочек на дряблой шее.
- Какого х…я вы так одеты? – завопила она на построившихся детей, - не для вас правила писаны, а?
"По крайней мере, никто из них не одет как бомж, грабанувший ювелирную лавку", - подумала Юлька.
- Какого х…я вас так мало? Где остальные???
- В …, - прошептал Галстук. Юлька шикнула на него.
Крики и разборки продолжались минут десять. После чего Ирина Ивановна, велев Юльке сообщать лично ей обо всех нарушениях, ушла в свой кабинет.

Нарушение Юлька заметила на перемене между третьим и четвёртым уроками. За окном с утра собрались тучи и разродились последней, наверное, грозой – с молниями, громом и прочими радостями жизни.
Естественно, с потолка на третьем этаже, неподалёку от Юлькиной каморки, хлынула вода.
Об этом ей сообщил дежуривший там Гарик.
- Юла Андреевна! – торжественно объявил он, встав на пороге её каморки, куда она заскочила переобуться, - Школу топит на …!
- Где? Ну-ка, покажи!
Показал. Лужа натекла такая, что Юльке было по щиколотку грязной воды.
- Гарик. Позови Ирину Ивановну.
- Нет, - отступил в сторону Гарик, - Лучше уж я сразу здесь утоплюсь.
- Ладно. Я сама схожу, - стараясь не материться (а учитывая обстановку и контингент, это было сложно) сказала Юлия, - Какая гроза, ёлки-палки.
- Да. В горах играют в шахматы, - хмыкнул Гарик.
- Что?
- Вот и видно, что вы не местная. Это поговорка в нашем краю. Когда бушует гроза, говорят, что это в горах играют в шахматы.
- Странно. Впрочем, мне надо сообщить об этом локальном потопе завучу.

- А я знаю, - безмятежно зевнув, сказала Ирина Ивановна, - Идите на урок, Юлия Андроновна. Не мешайте мне работать.
Покосившись на свёрнутый пасьянс, Юлька ушла. Мало ли что, может, Ирина Ивановна уже монтёров вызвала.
Но на следующей перемене Юльку настиг не только Гарик, но и дежурившая на втором этаже учительница по кличке ЛюЛю, чьи волосы были обильно испачканы побелкой – ей на голову рухнула штукатурка.
Вдвоём они и доставили вопящую "Я и так это знаю!" Ирину Ивановну на место происшествия.
Выяснилось, что ошибалась завуч – в широте своих познаний!
- Б…ь! – завопила она и заметалась, разбрызгивая воду, - Я думала, это вы про подтекающий фонтанчик для питья крик подняли, - ткнула пальцем в мирно капающий в раковину фонтанчик Ирина Ивановна, - Какого … вы мне не сказали???
- Я говорила, - вздохнула Юлька.
Но Ирина Ивановна уже развопилась.
Слушая её, Юлька даже решила вернуться домой, как бы там не обстояли дела, но наутро и думать забыла о своих намереньях, потому что утром её разбудила постучавшаяся в дверь ЛюЛю.
ЛюЛю хотела что-то сказать, но не успела – Юлька, ахнув, сдёрнула занавесочку с окна.
За окном в буйстве уцелевших листьев было жаркое бабье лето.
- Посмотрите, ЛюЛю! – воскликнула Юлька.
- Здорово, - улыбнулась молодая учительница.
Почему-то Юлька поняла, что они будут подругами.

Это наш с тобой маленький апокалипсис...

Post edited by Стюра - Суббота, 22-Сен-2007, 4:20 PM

Ты ушёл от меня к рыжей женщине хромой,
Моя мама запретила возвращаться мне домой,
Моя левая нога с края соскользнула
Мне осталось только петь то, что ветром
Голову надуло!

Юлька стояла на пороге квартиры. У ног – два пакета с едой, Ещё один так и висит на локте.
И сумка, съехавшая с бока на грудь.
И полуголая девица, стыдливо прячущаяся в комнате за спиной у Юлькино-го мужа.
Маленькая поправка – бывшего мужа.
- Ну, после этого я не смогу простить!
- Но послушай…
Растерянный вид возмущённые глаза, ни капли вины на мордочке, ни капли страха… Да, наверное, можно было бы поверить ему, если бы не девица в белье посреди комнаты. Вот уж у неё-то глаза были совсем не как у него. В них был страх. Чуть-чуть возмущения – и страх.
- Это не то, что вы думаете… - пищит девчонка, но глаза её всё равно бы выдали, даже будь она одета.
Плохая из тебя актриса, девочка…
- Не останусь! Как ты мог… Здесь…
- Это совсем не то, что ты думаешь…
- По-твоему, я не способна адекватно оценивать ситуацию?
- По-моему, ты вообще не способна на какие-то осмысленные действия…
Плюнуть ему под ноги. Рвануть на себя дверь спальни, запереться…На сто-ле кучей лежали рисунки. Сны, сны последних дней, странные сны, в кото-рых Юлька копалась, не замечая того, что творилось у неё под носом…
(Река, на берегу которой странные волны, словно вывернутые наизнанку, брошенное полотенце в полосе прибоя и низкое грозовое небо. Туча, иду-щая с запада, словно бы накрывает побережье – и город на побережье, кото-рого не видно, но который есть)
Сгрести рисунки и так, кучей, и швырнуть в сумку. Всё равно, потом разбе-рёт, потом…
Потом открыть шкаф. Его шмотки – на пол, свои – в сумку.
За дверью шептались. Доносились и ругательства
Всё равно. Всё потом.
Так. Вещи собраны. Что бы ещё… Ага, вон ту статуэтку было так сложно купить, а он всё равно не оценил…
Он. Он и эта. За дверью.
- Ты просто не понимаешь! Она моя жена!
- Ты говорил… Меня любишь!!!
Звонкий звук пощёчины.
- Где мои туфли, м…к?! – ага, истерически рыдает, дура. А Юлька рыдать не собирается, у неё без того дел много…
И вообще. Туфли тоже надо забрать. И документы из нижнего ящика стола. И деньги. Он обойдётся. До зарплаты неделя – проживет! Или не прожи-вет… Неважно.
Пинком она открыла дверь спальни, и дверь дала под зад полусогнутой де-вице – та надевала туфли отклячив попу. И, конечно же, упала, пропахав но-сом по жёсткому коврику. Что ж, не зря Юлька бегала по рынку в его поис-ках…
- Ты куда это с сумкой намылилась? – возмутился бывший муж.
Он стоял между спальней и девицей, которая хотела встать с коврика – да так и осталась на нём, когда увидела глаза обманутой жены.
- Я ухожу.
- Уходишь?
- Навсегда!!!
- Но тебе… Не дури!
У двери он поймал её за локоть и повернул к себе. На щеке парня горел яр-кий отпечаток ладошки.
- Я уверен, что когда мы это обсудим…
- А я уверена, что не обсудим.
Она вырвалась. Влепила ему по другой щеке – для симметрии. Он вскрик-нул и отступил.
Юлька открыла дверь, сняла с ключей забавный брелок, а ключи швырнула в девицу.
Прошла по жёсткому коврику, переступила через пакеты.
И тогда в глазах того, кто стоял в дверях их бывшей квартиры появился страх.
Это была лучшая минута из всех дерьмовых минут того вечера.
Это была лучшая минута из всех дерьмовых минут той жизни.
А потом она просто ушла.
Ушла, чтобы никогда не вернуться.

Это наш с тобой маленький апокалипсис...

В двадцать пять минут седьмого, когда Юлька и ЛюЛю спустились по лестнице к своим классам, ребята уже стояли строем. Все.
В белых рубашечках и красных повязочках.
Юлька замерла. Её почудилась в такой послушности угроза пакости.
И тут мимо неё, в лёгком облаке французских духов, пронеслась незнакомая женщина в летящем красном платье, которое очень шло к её волосам цвета мёда. Женщина встала напротив детей, сразу вытянувшихся в струнку, и мелодично сказала:
- Ах! Молодцы детишки! Все пришли, все построились… Дежурьте хорошо! Линейка окончена!
В этот момент Юлия узнала в женщине Ирину Ивановну.
А дети медленно, чинно и совсем без матов пошли к себе на посты. Что-то говорили друг другу две девочки, в которых Юлия с трудом узнала рокерш, мило поздоровался с ней парень в галстуке.
И никаких матов.
- Юлия Андреевна! – радостно воскликнула подошедшая Ирина Ивановна, - Что же это вы не причесавшись? Нельзя так себя запускать! – завуч шутливо погрозила Юлии пальцем и пошла прочь.
Юлька растерянно пригладила волосы.
- Пойдёмте, Юлия Андреевна! – потянула её за собой ЛюЛю, - Я ещё не показывала вам свой кабинет?
- Не-ет, - проблеяла Юлия, оглядываясь.
Окна были вымыты. И Юлька вдруг увидела, какие в школе травянисто-зелёные, успокаивающие стены. И ровные коричневые полы.
Кабинет ЛюЛю был выше всех похвал. Ровно расставленные книги, глянцевито блестящие схемы на стенах, чистый до последней пластмассовой косточки, едва ли не розовый в утреннем солнечном свете скелет.
Юлька вспомнила свой кабинет – груды сломанных кисточек, свитки ватмана, пластилиновый комок на потолке – и поёжилась.
- Я к себе в кабинет забегу, - сказала она ЛюЛю, как только нахвалила чистенький кабинет биологии.
ЛюЛю кивнула и, напевая, полезла в шкаф за макетами.
- Потом вернись, нам ещё в раздевалке вместе стоять!
Юлька вспомнила о вчерашнем ужасе – дерущиеся дети, извечный мат, крики "Шевели задом, корова!". И оторванные пуговицы на полу. И кровь из чьего-то расквашенного носа.
Мрачная перспектива. Но всё же лучше, чем на прошлой неделе, когда учительницу музыки долбанули о решётчатую дверь бегущие дети и сломали ей рёбра.
… А в Юлькином кабинете было прибрано, вымыты парты – ни одного непристойного рисунка, ни одного ругательства – и окна.
И занавески чистые.
- Вот чудеса! – прошептала Юлька.
Ей захотелось сбегать к себе в каморку и проверить, не исчезла ли пыль со шкафа, но пора было идти в раздевалку.

Сегодня и впрямь был день чудес. Дети были веселы, добры и вежливы. Никто не дрался, не грозил всем и каждому убийством, если не пропустят.
Даже голоса детей стали мелодичнее и приятнее. И погода была прекрасна – солнце разложило на полу раздевалке длинные тёплые клинья. Дети аккуратно и без толкотни развешивали свои вещи, Юлька и ЛюЛю весело болтали. Иногда мимо, источая медовые речи, проплывала Ирина Ивановна.
Юлька уже подумывала, не поговорить ли с ЛюЛю о школьных чудесах, но тут же забыла о своём намерении, поглядев в глубь коридора.
На месте неповоротливого страдальца стоял тот самый одноглазый охранник! С каменным лицом, не соответствующим обстановке общей радости и счастья.
- Кто это? – спросила она у ЛюЛю, кивая на свой оживший глюк.
- Это? – перешла на испуганный шёпот ЛюЛю, - Это Бессердечный Альберт.
- Альберт? Бессердечный? – растерялась Юлия, не понимая, как такое претенциозное прозвище досталось придурку, который носит мохнатые тапки и свистом пугал ворон.
- Наш охранник. Он ненормальный. Я его боюсь. Мне всегда кажется, что он замышляет что-то недоброе. А тебе, Ю?
- Мне он тоже не нравится, ЛюЛю, - вздохнула получившая уже вторую кличку Юлька.
Бессердечный Альберт возвышался над толпой детей. Они обходили его. Осознанного или неосознанно – но обходили. Рядом с ним они переставали шушукаться и смеяться, сразу мрачнели, бледнели. Он напомнил Юльке скалу, о которую разбиваются волны.
Охранник обернулся. Его единственный серо-стальной глаз внимательно посмотрел на Юльку.
Юлька отвернулась.

В довершение всех чудес в столовой подали горячий суп, горячий, но не обжигающий чай и свежие котлеты.
Юлька сидела за столом с ЛюЛю и обсуждала уроки. Она была восхищена, всё происходящее казалось ей чудесным сном. Дети были готовы к уроку. Никто не плевался пшеном, не вытирал об неё руки и не пытался подпалить юбку.
Они даже не ма-те-ри-лись!
Восторг.
Юлия как раз рассказывала ЛюЛю о том, как Гарик, сам того не понимая как, сумел нарисовать кувшин не похожим на нечто неприличное, когда стихли разговоры и смех.
Юлька повернулась на тишину.
В столовую вошёл Бессердечный Альберт. Топая ногами в высоких "десантских" ботинках, подошёл к окошку.
- Суп. Котлету. Чай, - негромко сказал он.
Мелко закивала продавщица в чистом фартуке. Юлька поморщилась.
К всеобщему счастью, Бессердечный Альберт не стал задерживаться в столовой, а унёс еду с собой.
Облегченно выдохнула ЛюЛю. Зашевелились прочие посетители столовой.
- Немногословен, но крут, - истерически хихикнула Юлька.
- Ну… Его здесь никто не любит. И все бояться. Поделать ничего нельзя. А жаль – вот было бы здорово выставить его идиотом! – мечтательно протянула ЛюЛю.
Юлия опять вспомнила мохнатые тапки, пульт за поясом и то, как одноглазый почёсывал грязную ногу, и удивилась, что ещё ни один Гарик не выставил его на посмешище.
- Да он, небось, и рот-то разевает так редко, чтобы глупость не ляпнуть, - сказала она ЛюЛю.
- Может, - не захотела обсуждать подозрительного охранника ЛюЛю и принялась за пирожное.
А Юльке снова начало казаться подозрительным то, что происходило в школе.
Она отодвинула тарелки и решила прогуляться.

Солнце стояло в зените и, наверное, должно было быть слишком жарко, но Юлия не ощущала жары. Но и холодно ей не было – тепло, хорошо.
На газонах цвели осенние цветы. Откуда-то шли веселые дети с воздушными шариками в руках. Молодая женщина, по пояс высунувшись из окна, протирала стекло тряпкой.
Навстречу Юльке попалась девушка в синей футболке с неясной эмблемой и, смеясь, вручила брелок.
- Приходите к нам! – говорила девушка, но куда приходить не объяснила.
Юлька, поддавшись общему весёлому настроению, свернула в парк, где шли какие-то народные гуляния.
На аллеях было людно. Больше стало людей с шариками, с мороженым. На газонах бодро зеленела как-то сохранившаяся трава.
В центре парка бил фонтан. У фонтана стоял парень лет двадцать с огромным букетом кроваво-красных роз. Юлька прошла мимо него, села на край чаши фонтана.
Но парень подошёл к ней. Подошёл и молча протянул букет.
- Это мне? – не поверив, проблеяла Юлия.
- Конечно тебе, - улыбнулся парень.

В девять вечера – детское время, чёрт возьми! – они расстались на пороге школы. Юлия с букетом в руках распахнула по очереди три двери – железную, решётку, стеклянную – и ступила в ярко освещённый холл.
Остановилась на пороге, засунула нос в груду роз…
И тонкий шип впился в кожу над ключицей.
Посреди холла стоял одноглазый охранник.
- Повеселилась? – вроде бы негромко сказал он, но его глухой, неприятный голос отразился от стен и как-то особенно громко прозвучал в пустом холле покинутой детьми школы.
Юлька отвела глаза и не ответила. Просто потому что ей был неприятен этот человек. Просто потому, что ей было сегодня хорошо, как не было с тех пор, как она покинула свой дом…
Нет, с тех пор, как разошлись гости с их нигде не зарегистрированной, но всё равно свадьбы.
Или ещё с более ранней поры….
Юлька засунула нос в букет и пошла вверх по лестнице.
- Ты счастлива? – догнал её голос охранника, - Скажи, разве это счастье?
- Это счастье, - сказала через плечо Юлька.
- Лучше попробуй сохранить себя. Попробуй не поддаваться потоку. Против течения сложнее, но река ведёт в водопад. Неужели ты не видишь странностей? Это счастье мимолётно. Потом будет хуже. Попробуй остановиться. Сохраниться. Тогда потом будет легче.
- А тебе помогло? Ты пробовал "сохраниться"?
- Со мной сложнее… Но что-то должно помочь…
- Пей меньше, детка. Может, поможет… - прогнусавила Юлька и быстрее пошла к себе.
И всё же Бессердечный Альберт умудрился ей напакостить.
Юлька шла по залитой мягким закатным светом лестнице, опустив букет, и он волочился за ней, оставляя на ступенях кровавого цвета лепестки.
... пошли гулять по набережной, где тоже были гуляния, и тоже дети. И шарики. Ей тоже купил шарик её странный попутчик. И себе. Два синих шарика на верёвочках. Они так рвались в небо, а она и Ник не отпускали...
Букет по ступенькам. На каждой ступеньке – по лепестку. На последней – два.
… какой фильм шёл – не запомнилось. Что-то о доблестных воинах с мечами в руках и прекрасных принцессах, романтичная и прекрасная история…
Муть, короче говоря. Романтика, ч-чёрт... Лепестки на ступеньках.
…а шарики они потом отпустили. И они летели – синие, свободные, с перепутавшимися верёвочками… А потом верёвочки распутались, но они всё равно летели рядом…
Ро-ман-ти-ка.
Юлька отомкнула дверь своей каморки и вошла.
Разжала уставшие пальцы, и букет упал на порог.
Почему она не догадалась спросить, какой сегодня праздник? Почему сотни людей с шариками и флажками бродили по городу?
Ощущение счастья сменилось усталостью. Юлька легла спиной на кровать и уставилась в потолок.
На потолке были трещины, причудливые, слагающиеся в лицо пирата, с попугаем на голове…
И одним глазом. С повязкой на глазу.
Неужели ты не видишь странностей?
Видела, конечно. Всё было странностью. И тихие послушные дети, и безумная Ирина Ивановна в фазе ремиссии…
И Ник…
И счастье…
Это счастье мимолётно.
- Пошёл ты к чёрту, Бессердечный Альберт! – простонала Юлька, - Счастье – это хорошо. И народные гуляния – хорошо. Понял?
Тут Юлька встала подобрать цветы, и увидела висящую на зеркале чистую наволочку.
Подбежала, сорвала, едва не уронив жалобно тренькнувшее зеркало.
Покрутила перед глазами, даже понюхала.
След охранника исчез.
Разве это не хорошо?
Проблема состояла в том, что Юлька наволочку не стирала…

Это наш с тобой маленький апокалипсис...

Почти месяц Юлька размышляла над словами Бессердечного Альберта.
Нельзя было не заметить – в школе творилось нечто весьма странное.
Причём для любого нормального человека это не было чем-то странным. Даже наоборот, всё было здорово. Дети учили уроки, хорошо вели себя на переменах, не разбивали друг другу лбы и носы, не бросали вонючие "бомбочки" в открытые двери кабинетов и вообще вели себя мирно.
Юлька то искала в этом подвох, то откровенно балдела от лёгкой, не напрягающей работы.
Но постепенно ей стало не то чтобы надоедать… приедаться.
Кончался октябрь, но каждый день после уроков дети бежали купаться на речку. На газонах буйно цвели яркие цветы, названий которых Юлия не знала.
В первый день ноября Юлия и ЛюЛю пошли на реку.
Табло над остановкой показывало, что на улице плюс двадцать восемь градусов. Что пятнадцать часов четырнадцать минут. Что первое ноября… Плюс двадцать девять…
- ЛюЛю, у вас всегда такая осень?
- Не всегда. Но бывает. Смотри, наш автобус!

На пляже было людно. Какая-то весёлая компания даже жарила шашлыки.
ЛюЛю расстелила на песке два полотенца – своё и Юлькино.
Растянулись на них, закинув руки за голову. Волны набегали, лаская вытянутые в полосу прибоя ноги. Было так хорошо, что даже лезть в воду не хотелось.
ЛюЛю, правда, искупалась, но тоже быстро вернулась, растянулась на своём полотенце.
На середине реки перебрасывались мячом подростки. День медленно сходил на нет – всё же в ноябре темнеет рано…
Потом похолодало. Юлька дремала, вспоминала никогда более не виденного после того, первого счастливого дня в этом городе Ника…
Сначала вода лизнула ногу почти у колена, и в этой поднявшейся волне было что-то настолько угрожающее, что Юлька очнулась и села.
С запада заходила гроза. Собиралась, забрасывая в багажник части разборного мангала, компания любителей шашлыков. Тревожно перекрикивались дети, быстро гребшие к берегу. Один из парней оказался Гариком.
- Что-то случилось? – спросила дремлющая ЛюЛю.
Холодный ветер по кронам деревьев.
- Гроза. Собирается гроза, - хрипло сказала Юлия.
- Так чего же ты сидишь? – подскочила ЛюЛю, - одеваемся и бежим!
Пока натягивали на мокрые купальники джинсы и майки, волны дошли почти до дамбы. Гарик и несколько девчонок одевались чуть выше по течению. Их мяч скатился в воду от порыва ветра и Гарик прямо в джинсах вбежал за ним в реку.
Ветер сходил с ума. Наверху, на дамбе, боролся с ним и проигрывал лысый бармен, сворачивающий свою палатку.
Темнело даже быстрее, чем должно было темнеть в ноябре.
Вдали загрохотал гром.
ЛюЛю развернулась и бросилась вверх по дамбе. То же сделали Гарик и девушки. Юлька на секунду замешкалась и поплатилась – огромная волна дала ей под коленки и сбила с ног. Вскрикнула, но встала.
ЛюЛю даже не обернулась, уверенно взбираясь на дамбу.
Юлька побежала за ней. И вскоре была рядом с коллегой и Гариком. Гарик прижимал к груди мяч. ЛюЛю – полотенце.
А Юлькино полотенце так и осталось внизу, рядом с волнами. Она не рискнула вернуться за ним.
Снова прогрохотало вдали. Первые капли последнего дождя упали на горячий пыльный асфальт…
Когда Юлька сходила на своей остановке, табло над её головой показывало плюс восемь. Семнадцать часов восемь минут. Первое ноября. И снова плюс восемь.
Потом плюс семь.

Конец первой части

Это наш с тобой маленький апокалипсис...

Прошёл всего месяц после случая на пляже, а Юлии Андреевне уже расхотелось оставаться в школе.
Завуч Ирина Ивановна снова спятила. Дети охамели. ЛюЛю из капризненькой, малоприспособленной к жизни, но очаровательной девчонки превратилась в истеричную визгливую идиотку.
Происшествие на вечеринке и последующий арест дочери химика потряс Юлию до глубины души.
Охранник стоял на посту и его единственный серый глаз поблёскивал аки алмаз…

Во вторник рано утром Юлька собрала свой немудреный скарб – рисунки, косметику, пару тетрадей – в рюкзак и преступила порог своей каморки.
Юлия Андреевна возвращалась домой.
В этот город девушка прибыла на визгливом насквозь проржавевшем поезде, который останавливался на захламлённом полустанке, где догнивали свои никчёмные жизни списанные вагоны и бездомные люди.
В кассе тосковала неопределённого пола оплывшая личность с чертами лица запойного мужчины, но с нелепыми серьгами в маленьких и неожиданно аккуратных ушках.
Юлия купила один билет в плацкарту – других не было.
Поезда ждать нужно было три с половиной часа, но Юлия не очень то расстраивалась.
Моросил дождь пополам со снегом. Юлька вошла в здание вокзала, но уже через пару минут вернулась под небо – в зале ожидание, источая безумные миазмы, храпели два бродяги.
Свистнул и проехал манёврик с мордой монстра. Вскрикнула где-то под серым низким небом птица. Прохромал ещё один бомж, за которым тащилась тощая, с чётко выделяющимися под тонкой почти бесшёрстной кожей рёбрами, дворняга. Бомж попытался пнуть животное. Собака с ледяным остервенением, в абсолютном молчании подпрыгнула и впилась в горло…
Юлька охнула от ужаса.
… впилась бы в горло, если бомж не отшвырнул животное на рельсы.
И тут же из-за поворота вылетел, свистя, товарняк.
И налетел на стоящее посреди дороги животное.
Юлька завизжала и побежала вперёд, к платформе. Подвернула ногу, упала вперёд, грудью налетев на рельсу, скрытую под первым, лёгким, обжигающе холодным, злым снежком.
Товарняк, грохоча, катил в паре метров от Юльки. Чудовищные колёса, весом по много-много тонн каждое, колёса, которые могли преломить всякую кость, попавшуюся им на дороге…
Юлька заплакала от жалости к собаке.
Умчался в ледяную морось товарняк.
Собака лежала на тех самых рельсах, по которым только что пронеслись миллиарды килограммов грузов.
Собака лежала поперёк дальней от Юльки рельсы, положив голову на шпалы, а тело – на траву.
Собака, свесив язык, дышала и ловила пастью летящие с небес колючие снежинки.
Ни капельки крови не было на тех клочьях шерсти, что покрывали невредимое тело тощей, но живой дворняги…

Оставшееся до поезда время Юлька провела в вокзальном туалете, смывая грязь и кровь с одежды и разбитых рук.
И думала о собаке. Как? Ну КАК животное могло остаться в живых после того, как многотонная махина проехала по ней?
Или не проехала? Но ведь там всего две колеи. На одной лежала Юлька. На второй – плешивая собаченция.
Юлия Андреевна поняла, что ещё немного – и она спятит.
И тогда она просто отряхнула руки и вышла из вонючего закутка, который администрация вокзала почему-то называла туалетом.
Снова Юлька оказалась на платформе. Серость и холод начали надоедать. Но уже миновало три с половиной часа, и поезд показался на горизонте. Юлька упрямо сжала губы и подтянула рюкзак повыше на плечо. Сжала в руке билет…
Поезд летел, не сбавляя скорости.
Юлька судорожно отступила назад, когда гора раскаленного железа, грохочущего и стонущего, дышащего близкой смертью, окрашенного в грязно-зелёный цвет пронеслась мимо, словно и не должен был поезд останавливаться на этой станции, словно и станции-то никакой не было, словно поезд мчался в чистом поле…
Порывом ветра, поднятым поездом, из Юлькиных рук вырвало билет, и он унёсся в низкое зимнее небо.
Мелькнули огни последнего вагона.
Она прождала на платформе ещё около полутора часов прежде, чем поняла, что другого поезда не будет.
Хотела спросить у кассира – но касса была закрыта.
И тогда Юлька вознамерилась уехать автостопом.

- До ближайшего города. Тысяча. Нет, полторы. Две!
- Пошла на х…!
И снова захлопывается дверца, и машина газует, увозя очередного местного бомбилу в сгущающиеся сумерки ноябрьского вечера.
Юлька брела по дороге. Она замёрзла. Она хотела есть. У неё промокли ноги. Она хотела в туалет. Ныло плечо, травмируемое тяжестью рюкзака.
Но больше всего она хотела домой. Не в каморку на третьем этаже школы, а ДОМОЙ.
Домой её было не попасть.
Словно сговорившись, водители один за другим, обычно – в грубой форме отшивали мечтавшую уехать из города девушку.
Через час Юлия Андреевна пешком выбралась на шоссе и дела пошли ещё хуже.
Теперь машины просто не останавливались. Машины, словно поезд, проносились мимо, не замечая Юлии.
И всё же, как случилось, что дворняга осталась в живых?
Стемнело. Стало страшно. В лесу, что тянулся вдоль шоссе, что-то хрюкало и подвывало. Юлии казалось, что из чащи на неё обращён чей-то внимательный взгляд.
Наконец одна из машин остановилась. За рулём сидел неопрятный на вид мужик, но он согласился отвести Юлию Андреевну в один из ближних городов за пять тысяч восемьсот рублей.
Юлька была рада и этому.
Сесть пришлось на переднее сидение – по заднему перекатывалось несколько пустых вёдер и корзин. Машина была грязной, давно не мытой как снаружи, так и изнутри, но, по крайней мере, в ней было сухо и тепло.
Юлька опасалась, что ей – голодной, замерзшей, усталой – придётся поддерживать разговор, но водитель был неразговорчив – вцепившись в руль, он смотрел на дорогу.
Прямо за ними пристроилась машина, похожая на консервную банку, на которую наступили. Машина почему-то была знакома Юльке.
Девушка начала задрёмывать, когда они вдруг свернули с шоссе на лесную дорогу. Начало швырять на колдобинах.
- Здесь короче? – сонно спросила Юлька.
Водитель не ответил и девушка повнимательнее присмотрелась к нему.
Около 30. Небритый, неопрятный, зрачки расширены сверх меры даже для тёмного вечера.
- Куда мы едем? – спросила Юлька громче.
Водитель не ответил.
Колдобина. Юлька взлетела над сидением и снова шлёпнулась на него.
- Остановите!!! – закричала она и схватила водителя за плечо.
Не отрывая взгляда от дороги, мужчина сделал движение рукой и Юлька, отлетев, больно ударилась о дверцу правой рукой и боком.
- ОСТАНОВИТЕ!!!
"Консервная банка" обогнала их и пристроилась впереди, будто так и надо.
Юлька зашарила по двери рукой, в надежде найти блокиратор и ручку, но мужик оторвал одну руку от руля и достал из-под сидения пистолет.
Наставил его на Юльку и улыбнулся гнилозубым ртом
Юлька замерла, придавленная ужасом и шоком.
Тошнило. Кружилась голова. Не хватало воздуха.
И тогда "консервная банка" резко остановилась.
Машина похитителя с разгона влетела в багажник "банки" и остановилась.
Юльку дёрнуло вперёд, и она едва не проломила головой стекло.
Похититель ударился лицом о руль – взвизгнул и затих клаксон. Выронил пистолет и, выругавшись, нагнулся его поднимать.
Юлька могла бы убежать, но перед глазами отчаянно темнело. Боль стучала в ушибленных рёбрах, тянула руку. Между рёбрами был отчаянно болящий камень.
И всё же девушка нашла в себе силы дотянуться до дверей и нашарить пупочку блокиратора. Ломая ногти, ничего не видя, потому что смотрела на роющегося под рулём похитителя, девушка выцарапала блокиратор…
В этот момент в открытое окно со стороны водителя чья-то рука просунула ещё один пистолет. Гораздо больше и страшнее пистолета похитителя.
Юлька обмякла на сидении. Вжалась в дверцу, в глупой надежде прикрывая рюкзаком беззащитное тело.
Вспомнить… Что же вспомнить напоследок? Мама, розы, Ник, голая девица в родном доме, Ирина Ивановна тычет носком туфли в разбитый плафон, Бессердечный Альберт прогоняет козюбрика свистом...
Букет по ступеням. Лепестки на каждой.
Полотенце в полосе прибоя. Туча, надвигающаяся на город.
Город, который не видно.
Город, которого нет…
Выстрел был не громче хлопка взорвавшегося шарика.

Это наш с тобой маленький апокалипсис...

Дверь пассажира распахнулась, и Юльку за шкирку вынули из машины. Не вынули бы – выпала, потому что в тот момент, когда неизвестный прострелил голову её похитителю, она потеряла последнюю возможность соображать и двигаться.
Холодный воздух январской ночи отрезвил её.
Некто, вынувший Юльку из машины похитителя, закинул её полубесчувственное тело к себе на плечо, забрал с сидения её рюкзак и понёс её в машину а-ля "консервная банка".
- Пусти! – зашипела Юлька, приходя в себя, - Да пусти же!!!
Принялась бить его по спине, но, видя бесплодность попыток, схватила человека за ухо.
Они как раз подошли к "банке".
- Перестань выкручивать мне ухо, детка! Хотя бы из чувства благодарности… - сказал тот, кто убил похитителя.
И Юлька узнала Бессердечного Альберта.
Спокойней не стало – охранник был опасен, с пистолетом – опаснее вдвойне. Юлька, оскалившись, извернулась и впилась острыми зубками в то самое ухо.
- …!!! – взревел Альберт, отдирая девушку от своего плеча.
- Пусти!!! – взвыла Юлия.
И Альберт, как обычно, разжал руки.
Юлька хлопнулась на землю рядом с "консервной банкой". Теперь она поняла, почему машина казалась ей знакомой – наверняка Бессердечный Альберт парковал колымагу рядом со школой.
Юлька быстро поползла вдоль машины, точно тем же манером, что и в ночь первой их встречи – спиной вперёд, судорожно перебирая руками. Охранник замахнулся пнуть девушку, но сдержался. По его лицу, быстро стекая по шее и пропитывая воротник куртки, стекала кровь из прокушенного уха. Он распахнул дверь своей "банки", сел за руль и завёл мотор.
Юлька, добравшаяся как раз до капота, закричала, и как-то так оказалось, что она бежит по направлению к шоссе, а "консерва" с убийцей едет за ней по пятам.
Момент, когда она встала и, обогнув "банку", пробежала мимо машины похитителя, исчез из памяти.
Бежать.
Альберт неспешно катил позади.
"Маньяк", - подумала Юлька, задыхаясь от быстрого бега.
Фары его машины освещали колдобины под ногами, и только поэтому Юлька не падала.
Бежать.
До шоссе оставалось совсем немного.
"Почему он убил похитителя? Почему не тронул меня?" – метались мысли в Юлькиной голове.
Она споткнулась о палку и полетела на землю, рассадив руки. Машина Альберта нагоняла, хотя охранник – мерзкий садист – ехал с минимальной скоростью.
Дразнил Юльку.
Она попыталась встать, но избитое тело не хотело подчиняться. Руки разъехались в ледяном снегу, который едва прикрывал грязь дороги, и она снова упала.
"Не убил, потому что решил замучить", - поняла девушка.
Альберт затормозил в миллиметре от Юлькиных пяток и открыл дверцу машины. Она обернулась – лежащая на земле, ещё живая, но уже однозначно погибшая. Фары слепили. Только тёмный силуэт за ними.
- Так и будешь бежать все 20 километров до города, детка? – крикнул чёрный силуэт.
Юлька вскочила. И откуда только появились силы?
Бежать.
Альберт снова сел в машину и нелепая погоня продолжилась.
Через несколько минут – или часов, время на зимней лесной дороге шло не так, как обычно – Юлия Андреевна, в распахнутой куртке, в рваных джинсах, грязная и с разбитой щекой выбежала на покрытое тонким ледком шоссе.
Поскользнулась. Упала на одно колено, отчего спину пронзила острая боль. Юлька охнула и через силу выпрямилась.
Бежать.
Бежать было некуда. Шоссе было пустынно. С лесной дороги, глумливо мигнув фарами, выезжал Бессердечный Альберт.
Юлька заметалась по шоссе, словно таракан по пустому столу.
Лес обступал шоссе с двух сторон. В лесу вели перекличку филины.
Некуда бежать. Он загнал её. Вот почему он так спокойно дал ей выбежать на шоссе.
Альберт припарковал свою "банку" у обочины и вышел.
Юлька побежала, раскатываясь по гололёду.
- Город в другой стороне, детка! – крикнул Альберт.
Бежать.
И тут Юлька увидела фуру.
Фура грязно-белого цвета ехала по шоссе навстречу Юлии. На её огромном лобовом стекле поблескивали CD-диски.
- Остановитесь! – закричала Юлька.
Крика не вышло – сип, кашель…
Девушка бросилась наперерез фуре, размахивая руками. Куртка металась, как крылья бабочки, попавшей в сачок.
- СТОЙ!!! – закричал где-то позади Бессердечный Альберт.
Фура надвинулась. Уже можно было различить дальнобойщика, мирно сидящего за рулём огромной машины. Он внимательно смотрел на дорогу.
Он и не думал остановиться.
Юлька была уже меньше, чем в метре от капота.
Страшная машина вместо спасения принесла смерть.
- Стой!!! НЕТ!!! – закричала девушка, выставив руки вперёд, в беспомощном жалком жесте…
Фура была до неба. Лицо дальнобойщика было видно до мельчайших подробностей.
Он как раз удивлённо свёл брови.
Удар в грудь был даже слабее, чем ожидала сжавшаяся Юлька. Фура снесла её, смяла, опрокинула на холодный лёд. Юлия страшно ударилась спиной, затылком, локтями об асфальт шоссе.
Фуру занесло – очевидно, в последний момент дальнобойщик ударил по тормозам. Несколько раз прокрутившись по льду в смертельном танце, фура врезалась в деревья в паре сантиметров от припаркованного автомобиля Бессердечного Альберта.
- Почему меня все бьют? – прошептала Юлька.
Над умирающей девушкой склонился Бессердечный Альберт. У него было странное лицо – словно он не знал, выругаться ему, разрыдаться или рассмеяться.
Единственный глаз внимательно смотрел на Юльку.

Это наш с тобой маленький апокалипсис...

Юлька очнулась в машине. Она полулежала на переднем сидении, прижавшись щекой к окну. Сначала даже мелькнула спасительная мысль – она просто задремала в машине. А похищение, убийство водителя, бег по зимнему лесу, фура – всё это ей приснилось.
Но это была другая машина. И вёл её Альберт. Они куда-то ехали сквозь зимнюю ночь. Перед машиной вилась дымкой пороша. Мерно ездили туда-сюда дворники, стирая снег со стекла.
- Очухалась, детка? – повернулся к Юльке Альберт. Он не мог просто покоситься на неё, ведь девушка сидела справа, а именно правого глаза недоставало у охранника.
- А разве можно водить машину с одним глазом? – ляпнула Юлька.
- Как видишь, детка, - усмехнулся Альберт и снова уставился на дорогу.
- Я то вижу… - устало прошептала Юлия.
- А я чё – нет?! – заржал Альберт.
Юлька пошевелилась. Тело отозвалось ноющей болью. Фура. Огромная грязно-белая фура сбила её и проехала по ней прежде, чем сама разбилась о деревья…
Или этого не было?
- Фура, - сказала Юлька.
- Стоит под деревьями с проломленным контейнером. Дальнобойщик жив и почти здоров, хотя привидение напугало его до чёртиков. Теперь вызывает помощь, но никто не хочет ехать на 613 километр ночью. Вот таких делов ты наделала, детка, - сообщил Бессердечный Альберт.
- Какое ещё привидение? И почему я жива? Я цела? Куда ты меня везёшь? Ты… О, Боже! Ты же убил того человека…
- … который вёз тебя убивать, детка, - закончил Альберт, - Если бы я не остановил машину и не пристрелил этого ублюдка, ты бы умерла дерьмовой смертью, детка!
Юлька затрясла головой. Голова болела. Там словно что-то перекатывалось – кажется, шар с болью.
ОСТАНОВИТЕ! Пистолетик в руке похитителя. Удар о дверь.
- Прекратите выражаться, - беспомощно проблеяла она.
Охранник спас ей жизнь. Вопрос – зачем. Вопрос – как он её нашёл? Вопрос – откуда он знал, где искать?
- Попробую, но не обещаю, детка, - хмыкнул охранник.
- Зачем ты меня спас? Как узнал, где я и что со мной? Следил?
- Следил, - без тени раскаянья подтвердил Альберт, - С вокзала. Видел, как ты не попала на поезд. Как ты пыталась поймать попутку. А когда ты поймала, я сразу понял, что этот человек не собирается вести тебя в другой город.
- Как?
- Здесь не возят в другой город. Здесь нельзя сесть на поезд. ОТСЮДА НЕТ ВЫХОДА!!!
- Что? Бред какой-то…
- Я знаю, что бред. Я сам, когда понял, чуть не спятил, детка, - сказал охранник.
И в голосе его не было ни тени издевательства или насмешки. Это был голос человека, которым по-настоящему был Бессердечный Альберт. Человека, погребённого под маской насмешек и стёба.
- Расскажи, - выпрямилась на сидении Юлия, - И ещё… Объясни про фуру.
- А ты разве не догадалась, какое привидение увидел дальнобойщик?
- Какое?
- Тебя. Он проехал сквозь тебя, детка. Поэтому ты жива. Поэтому он сейчас дрожит в своей разбитой фуре.
- Собака…
- Да, да. Точно так же, как с собакой. Это 613 километр. Неужели никогда не слышала?
- О чём? – спросила Юлька, чувствуя, как разум по капле уходит из неё.
- О нём. О 613 километре сибирской трассы? О призраках, которые стерегут дальнобойщиков на ночных дорогах?
- Наш город пользуется дурной славой у людей? – спросила Юлька.
- Наш город, - сказал Альберт, - ничем не пользуется. Нашего города нет.

До города, которого нет, доехали в унылом молчании. Юлька пыталась решить для себя, кто из них спятил больше – Альберт, она сама или, может, дальнобойщик или собака на рельсах.
Когда подъехали к школе, было уже полвторого ночи. Ни одно окно не освещало школу – пристанище козюбриков и ночных убийц. Охранник взял Юльку на руки и понёс к школе. На спине у него болтался рюкзачок девушки.
- Только больше не кусайся, - проворчал он, поднимаясь по ступенькам.
Вся левая сторона шеи у него была залита засохшей кровью. Юлька кусаться не собиралась – она устала, и ей было всё равно, куда несёт её окровавленный убийца. Ей даже хотелось умереть.
Охранник, как оказалось, сидел в каморке под главной лестницей – Юлька думала, там обитает сторож.
- Вы здесь живёте? – простонала Юлька, когда охранник поставил её на пол, чтобы отпереть дверь.
- Ты спятила, детка? Кто мне даст поселиться в школе? Здесь и тебе-то жить нельзя… А вообще-то, живу. Только Ирина Ивановна, дура, об этом не знает…
Альберт пнул дверь и заволок не державшуюся на ногах Юльку в свою каморку.
- Живу как папа Карло, - пожаловался он, сбрасывая свою ношу на диван – сначала Юльку, потом – Юлькин рюкзак.
Включил свет. Сбросил грязную куртку на кресло, туда же полетел свитер. Оставшись в одной футболке, охранник изучил себя в зеркале над ржавой раковиной, ухмыльнулся и принялся смывать кровь с шеи и повреждённого уха.
Разбитая физически и морально, Юлька сломанным Буратино валялась на диване – одна нога свесилась, руки судорожно впились в промокший рюкзачок, голова наполовину сползла с диванного валика.
Охранник, ворча и матерясь, закрыл воду, достал из шкафа пыльную аптечку. Заклеил ухо пластырем.
Потом взял со столика мятый старый чайник и вышел, хлопнув дверью.
Юлька через силу встала и, пошатываясь, подошла к зеркалу.
Да-а… Это было что-то. Всклоченные волосы. Множество царапин на лице. Куртка обвисла бесформенным одеянием бомжа, на воротник, мех капюшона и волосы Юльки налип грязный снег с льдинками.
Руки были перепачканы землёй, которая медленно подсыхала. Юлька вздохнула, так глубоко, как только могла. Её пробрала дрожь и, на секунду, закружилась голова, но быстро стало легче.
Юлька открыла воду…
К возвращению Альберта Юлька более-менее привела себя в порядок. Замазала ссадины йодом, кое-где позалепляла царапины пластырем. Сняла грязную куртку и затёрла пятна на коленях и без того мокрых от снега джинс.
Охранник принёс воды в чайнике, который поставил кипятить и достал из тумбочки печенье.
- А почему вы…
- Ты, - прервал её Бессердечный Альберт, - Говори мне ты, детка. Я требую, чтобы всякая девица, едва не оставившая меня без уха говорила мне "ты".
- А почему ты живёшь здесь? – красноречиво обвела рукой каморку Юлька.
- Потому что в старой квартире я больше жить не мог, - вздохнул Альберт, - Я снимал квартиру в полукилометре от школы. На предпоследнем этаже. Надо мной жила семья – мать, отец, две дочки. Младшую звали Дашей…
Он встал, разлил чай по кружкам.
- Она была жутко весёлая, Дашка. Ко мне соседи не питали нежные чувства – и она не была исключением… Знаешь, детка… Я, всё ещё не разобравшийся в устройстве этого мира… Я работал в её школе… Она меня ненавидела…
- Тебя так волнует философский вопрос об устройстве мира? Не ожидала… – протянула Юлька, беря печенье.
- О-о, - протянул одноглазый, с насмешкой поглядев на Юлию Андреевну, - В нашей ситуации это далеко не пустая философия… Однажды, я увидел её с парнем. С её ровесником. Они гуляли, он дарил ей лютики-цветочки… Потом он её бросил. Повторюсь, я ещё очень мало знал о месте, в котором я – и ты, детка! – очутились. Но кое-что…Кое-что я уже понял. Например, то, что уйти отсюда невозможно... Так вот. В один из Мрачных периодов Дашу бросил её любимый человек. Я никогда бы не подумал, что эта девчонка, чьи друзья своими танцами порушили мне всю штукатурку, которая до того парня всякий день являлась с новым ухажёром… Она вскрыла себе вены.
Юлька ойкнула и уронила печенье.
- Да-да… Я знаю, это странно и жутко… Но это так. Её отец ушёл к другой женщине. Мать сошла с ума. И тут… Тут наступил Светлый период. И её сестра стала жить, как жила. Ей было легко и хорошо ровно до следующего Мрачного периода мира. Тогда она налила в ванну воды и…
- Замолчи, - отодвинула от себя чашку Юлия.
- Ты спросила, почему я живу здесь. Я ответил. Хочешь спросить ещё что-нибудь, детка?
- Хочу, - переборов тошноту, сказала Юлька, - Расскажи мне об устройстве этого мира.
- Расскажу то, что понял я. Возможно, всё совсем не так, но… Вобщем, этот мир, этот город, живёт от грозы до грозы. Гроза – Светлый период – гроза – Мрачный период. Зебра. Пешеходный переход. Жизнь полосатая, детка, ты разве не слышала?
Бессердечный Альберт рассмеялся.
Юлька судорожно проглотила пахнущий веником чай.
- Я знаю, это звучит дико, но это так. Вспомни то, что ты уже успела пережить здесь – и ты мне поверишь!
Он откинулся на жёсткую спинку стула, потягивая чаёк. Юлька прокручивала в голове события – с того дня, когда выскочила из на минутку притормозившего поезда в предрассветную октябрьскую мглу на серый вокзал…
- Да… Ты прав… Сколько ты здесь живёшь?
- Два года, детка. Два чёртовых года…
- А почему отсюда нельзя уехать?
- Не знаю. Мы заперты здесь. На поезд нам не сесть. Машина местного жителя нас не повезёт. Угнанная – сломается или тебя поймают…А для людей из других городов мы призраки.
- Нет, - проблеяла Юлька, снова замотав головой.
- Да. Мы призраки. Может быть, мы умерли и попали в чистилище. Может быть, мы провалились в иное измерение. Мы, знаешь ли, даже попали сюда как будто случайно, но в жизни нет случайностей… Мне кажется, этот город – последняя черта в жизни отчаявшихся людей. Мы попадаем сюда тогда, когда у нас нет иного выхода. Ведь и твоя ситуация была беспросветная, ведь и ты оказалась здесь случайно, да, детка?
- Да, - прохрипела Юлька, вцепившись неожиданно замёрзшими пальцами в чашку, - Я вышла из поезда не на той станции. Спросонок вышла…
- Я… Я пришёл сюда через лес. Зимой. За мной шла погоня… Я думал, что умру.
- И кто же за тобой гнался?
- Милиционеры… Военные… ОМОН… Не было времени выяснять, знаешь ли… Я сбежал из тюрьмы, детка.
Юлька выпучила глаза.
- Ты сидел? За что? Тебя случайно посадили? Не за дело?
- О, ещё как за дело, детка. Я убил одного человека.
- Как сегодня? Ты защищал кого-то? – цеплялась за хоть какое-то сохранение положительных черт в одноглазом убийце Юлия.
- Нет. Я это сделал из-за денег. Я надеялся сорвать куш… Хм… Я не киллер, не думай, но я убивал людей… Когда-то я был наёмником на войне, детка. Там я остался без глаза. У тех, кто выколол мне глаз, видишь ли, была такая казнь для снайперов…
Юлька больше не ела. Она села на диван с ногами и смотрела на страшного человека по ту сторону стола.
- Не бойся, тебя я не трону, детка… - усмехнулся Бессердечный Альберт.
Юлька промолчала, нервно потирая плечи.
- Как здесь холодно, - вырвалось, наконец, у неё.
- Да, - согласился Альберт, - Мерзкое местечко.
Низкий серый потолок. Лампочка посредине без всякого плафона или абажура не могла осветить углов. В углах таились пауки. Ждали жертву.
- А уйти пешком? – спросила Юлька.
- О! Очень забавно – идешь, весь день и внезапно входишь в город с противоположной стороны. Прям, поверишь, что Земля круглая, - захихикал охранник.
- Даже в этот… Светлый период?
- В него – тем более…
Помолчали. Альберт с хлюпаньем пил чай. Юлька думала.
- И что нам теперь делать? – жалобно спросила Юлия.
- Жить здесь. Многие живут. Рожают детей. Старятся и умирают. Когда мы попадаем сюда, мы мало подвержены сменам периодов, - сказал Альберт, - Ну, например, как ты, детка. Я уже легче подаюсь влиянию.
- А как они действуют, эти периоды?
- О, очень забавненько. Всё, что в тебе есть хорошего – то, что ты добрая, ласковая, хорошая, - всё выпирает наружу в Светлый период. А в Мрачный наоборот – всё плохое. Твоя мстительность, словоблудие. Способность убивать…
Юлька вздрогнула. Альберт усмехнулся.
- На вещи это действует точно также.
Юлька вспомнила наволочку со следом Альберта на своём зеркале. Кивнула.
- Да, ещё есть миленькая местная поговорка – мол, в грозу в горах в шахматы играют. Может быть… Может, все мы – фишки на доске… А может – это просто фольклор.
О, как было страшно! Мир сжался до размеров несуществующего города.
- Самолёт… - сказал Юлька.
- Нет аэропорта, детка.
- Через Интернет сообщить о себе…
- Кому ты расскажешь этот бред? Кто тебе поверит? К таким, я чувствую, нас и не пустят Силы…
- Позвонить в другой город… Домой…
- Хоть в другую страну, детка. Короткие гудки. Послушай, я два года пытался понять, что здесь происходит. Я пытался выбраться отсюда. Я ненавижу тюрьму. Я сбежал из одной, чтобы попасть в другую? Какого чёрта? – думал я! А потом я понял. Это не только тюрьма. Это и убежище. Приют. Что нас ждёт снаружи, детка? Не знаю, от чего убежала ты, но я не хотел бы вернуться. Я предпочитаю эту жизнь той, что снаружи. И знаешь, что я скажу тебе, детка?
- Что? – прошептала Юлька.
- Мне здесь нравится! – раскинув руки, словно хотел обнять паучью каморку, заявил Альберт.
Юлька рассмеялась истерическим смехом. Потом встала с дивана и подошла к одноглазому убийце.
- Знаешь что… По-моему в этом мире чего-то не хватает…
- Мрачный период, - усмехнулся Альберт, ловя Юлькину руку, - Блудливость тоже цветёт махровым цветом. Детка.

Серое ноябрьское утро застало Юльку на диване в "каморке папы Карло". Рядом похрапывал одноглазый охранник.
С ужасом Юлька перебрала бусинки воспоминаний о вчерашнем дне. Поезд. Собака на рельсах. Машина. Выстрел. Бегство по лесу. Фура. Тайны мира. Альберт…
- Альберт! – позвала Юлька, ткнув охранника в татуированное левое плечо.
- А. Доброе утро, детка, - не открывая глаз, сказал охранник.
- Вчера…
- Всё правда. До последнего слова, детка. Ты не спятила, и ты не бредешь. Это безумный мир. Всего лишь…
Помолчали.
- Ты не рассказал мне легенду о 613 километре, - сказала Юлька.
- А, ты про это. Да ну, ерунда. Мне её ещё давно один приятель–дальнобойщик рассказывал. Мол, на 613 километре сибирской трассы – этой трассы, детка! – водятся призраки. Они иногда оказываются на дороге прямо перед фурой. Обычно это женщины. Они машут руками, и призывают машину остановится. Если на них наедешь – прошьёшь насквозь, и они исчезнут. Иногда на 613 километре на дороге стоит разбившаяся машина, а рядом – "голосующий" хозяин. Иногда с женой или ребёнком. Но если остановишься – они исчезнут.
- А где он, этот километр?
- Здесь. Наш город находится на 613 километре, детка… Я знал, еще, когда бежал через лес, что здесь не должно быть города. Поэтому я был уверен, что умру. Иногда я думаю – а может, умер?
- Иди на фиг, - шлёпнула Альберта по лицу Юлька, - Мы живые.
- Мы призраки. Хотя… Может, быть призраком совсем и неплохо…
- А как мы теперь будем жить?
- Забавненько, детка. В Светлый период мы будем нежно и искренне любить друг друга, а в Мрачный… Ну… Вести себя всё хуже и хуже… Здесь есть пары, которые разводятся в Мрачный период, а в Светлый – опять сходятся….
- Ну что ж, - вздохнула Юлька, - По крайней мере, нашу жизнь будет сложно назвать скучной…

Конец второй части

Это наш с тобой маленький апокалипсис...

"Ушла из дома и не вернулась Алексина Юлия Андреевна. На вид 20-25 лет. Рост – 180 см. Худощавого телосложения. Волосы – светло-русые, мелированные. Глаза – голубые. Была одета в синие джинсы, бордовый свитер, серый пиджак. Особых примет не имела. Всех, кто обладает сведениями о возможном местонахождении…"

Газета "Местные новости" от 15 октября.

"До сих пор не найден сбежавший два года назад из областной колонии строгого режима Подольский Альберт Сергеевич, два с половиной года назад расстрелявший из автомата "УЗИ" мужа своей любовницы, бывшего владельцем сети ресторанов "Кантимир" Кантимира Кантимировича Кантимирова.
Сама вдова Кантимирова о настоящем местонахождении своего бывшего любовника ничего не знает. В интервью нашему телеканалу она заявила, что до сих пор не может без боли вспоминать тот день.
Вдова Кантимирова – одна из богатейших женщин России.
Подольский, как особо опасный преступник, находится в федеральном розыске. На вид 25-30 лет. Рост – 194 см. Телосложение спортивное. Волосы – чёрные. Глаза – серые. Особые приметы – отсутствует правый глаз, на левом плече цветная татуировка – меч, разрубающий солнце.
Всех, кто имеет сведения…"

Из выпуска новостей от 13 декабря.

***

На 613 километре той самой трассы ничего не находится.

21 мая 2006 г. – 30 октября 2006 г

Это наш с тобой маленький апокалипсис...

Post edited by Стюра - Суббота, 22-Сен-2007, 4:32 PM