Капли уныло отстукивали по крыше свой странный меланхоличный ритм. Она стояла, склонив голову на один бок, и отчаянно старалась услышать в нем музыку, и не будь она самой собой, если бы не услышала. Тогда, Лиля развернула сложенный пополам выцвелый листок со стихами и совсем тихо, так чтобы никто не услышал начала пропивать своим нежным идеальным грудным голосом написанные на листе строки.
Сзади неслышно хлопнула дверь.
- Мне надоела твоя Цветаева, - с порога сказала мать своим суровым хриплым голосом от которого она всегда почему-то злилась. Лиля зло и холодно рассмеялась, снова сложила листок и спрятав его в карман широкого мужского пиджака, доставшегося ей от покойного отца сказала матери.
- А мне надоело твое дежурство за мной.
Еще она хотела добавить, что надоела она сама. Но слишком была хорошо воспитана самой собой, чтобы так разговаривать со старшими.
- Если бы ты не занималась ерундой, в этом не было бы надобности, - заметила мать.
- Я имею право заниматься, чем хочу, и не твое дело судить о том ерунда это или нет, - пожала плечами Лиля и отвернулась, смотря за окно на медленно ползущие по стеклу серебряные капли. – Я не обязана целыми днями пахать как ишак, чтобы прокормить вас с Сергеем, - добавила, подумав, она и заключила, - кстати, почему бы тебе лучше не пошпионить за ним, и за тем как он колит какую-то дрянь себе в вены?
- Как ты со мной разговариваешь? – взвизгнула мать, - я выгоню тебя на улицу!
И тогда ее дочь снова расхохоталась. Только ее смех совпал с раскатом грома с улицы и матери стало не по себе – она и раньше слегка побаивалась своего чада. Ее странностей и непонятно откуда взявшихся наклонностей. А сейчас, когда она начала смеяться вот так все внутри у старой женщины сматывалось в один комок страха и ужаса и падало вместе с начинавшим часто биться сердцем в самую глубину и затаивалось в пятках. Когда девушка запрокидывала голову, и слабый свет делал половину бледного лица темной, а глаза заставлял святиться дико и страшно, а плотные кольца светлых волос напоминали ей ядовитых змей, готовых ужалить в любой момент. Она смеялась прямо, как ее покойный отец. И это совсем не нравилось матери.
- Ты выгонишь меня, вашу единственную кормилицу? – перестав смеяться, поинтересовалась Лиля.
Мать промолчала и вышла из комнаты. Лиля оперлась на подоконник и достала из кармана распечатку стихов, таких прекрасных и верных, казавшихся ей чем-то из другого мира, того, в который ей не было никакой дороги. Потому что она должна была оставаться в этом маленьком прогнившем мире вздорной матери и брата-наркомана...

Этот подоконник в ее жизни был очень важным. Он занимал место на переднем плане, с ним было связанно много разных воспоминаний, при том, что воспоминаний у нее почти не было. По крайней мере хороших. Детство, полностью скрытое пеленой тумана прошедших лет, юношество бесконечные школьные годы в роли серой мышки на втором ряду классных фотографий, в старом поеденном молью коричневом шерстяном платье и наступившее сегодня. Которое совсем не оказалось тем блистательным завтра, которого она ждала долго и старательно.
Но и в забытом вчера и в вечном сегодня был этот подоконник. Она сидела на нем со своими единственными друзьями книгами и томиками стихов, она сидела на нем и смотрела в туманную даль, в долгую зимнюю ночь, в жаркое яркое чужое лето. И сейчас она снова стояла и смотрела как тихий холодный осенний дождь превращается в настоящую бурю.
Она открыла окно и ветер швырял капли ей в лицо, в комнату, на паркетном полу от них оставались маленькие темные точки плохо видные в быстро темнеющем сумраке комнаты. За шумом непогоды и звуками собственным мыслей она не услышала как дверь сзади снова открылась и вошла мать. Лиля слышала ее голос но он был не важен – она услышала музыку грозы, и отбивая пятками по паркету этот ритм закружилась по комнате схватив мать за ворот рубашки. Скорченная бледнолицая ссохшаяся старуха не могла сопротивляться и только отчаянно шептала проклятья.
- Потанцуем? – рассмеялась смехом своего отца Лиля. Мать стала что-то кричать, но шум непогоды, лившийся из открытого окна, заслонял звук ее крика.
- Мне нравится, что вы больны не мной, - хрипло прошептала Лиля, - ах, да я же забыла, что ты не любишь Марину Цветаеву... а что же ты любишь?
- Лилит! – это было единственное, что разобрала из всего материнского бормотания Лиля, продолжая кружить ее по комнате.
- Да, вы сами назвали меня так! – согласилась Лиля, - а, теперь, хочешь научиться летать?
В этот раз старуха даже не успела вскрикнуть, подоконник мгновенно стал точкой, точкой старта для ее полета с третьего этажа старого еще дореволюционного дома. Лиля несколько минут стояла оперевшись на подоконник и смотрела расширенными от ужаса глазами на распластавшуюся на асфальте нелепую как большая черная птица фигурку. Пальцы слегка дрожали, девушка попятилась от окна к двери но чуть не упала споткнувшись о подставленную братом подножку. Он стоял около двери и своими жуткими глазами с расширенными от наркотиков глазами смотрел на нее, а потом переводил взгляд на окно. Губы его нервно подрагивали.
- Ты ее убила! – не то с ужасом, не то с восторгом прошептал он, - убила! Старую ведьму! Мамочку мою! Ты! Убийца!
- Тише, Сереженька, - взмолилась Лиля.
- Нет! – заорал он, - всем расскажу! Ты ее убила! Ведьму убила старую! Мамочку мою...
И с горя он грязным полупустым шприцом стал метить в свое исколотое посиневшее запястье. Лиля выскользнула в коридор, но он догнал ее, повис на рукаве пиджака и стал повторяя уже сказанное в комнате тащить обратно. Лиля с большим трудом сопротивлялась и пыталась отпихнуть его, направляясь к кухне. В конце концов ее брат плюхнулся на паркет и завыл как голодная замерзшая собака а она быстро схватила кухонный нож, и как только он рванулся на нее с новым криком она всадила нож по рукоятку ему в живот. Он как-то сразу осел, не успев даже выпустить ее из своих тесных «братских» объятий. Кровь из его приоткрытого рта хлынула быстрым потоком, и Лиля брезгливо оттолкнула его от себя, все же умудрившись перемазать руки. Ей показалось, что он еще жив и она снова пырнула его ножом, но ему было все равно.
В эту минуту она стояла с занесенным окровавленным ножом на коленях над трупом брата, перепачкавшись в его же родной крови, и в голове вертелись знакомые любимые строчки. Пальцы дрожали, сердце бешено отстукивало странным ритм, под который можно было бы танцевать танго.
- Оставь полет снежинкам с мотыльками
И не губи медузу на песках!
Нельзя мечту свою хватать руками,
Нельзя мечту свою держать в руках... – дрожащими губами прошептала Лиля строчки из любимого стихотворения и последние слова перешли в отчаянный полный страха и ощущения безысходности вой... что же теперь с ней будет...

Оператор, мотор, камера, - вот это снилось ей очень часто. В своих снах она слышала громкий нервный крик режиссера, она была актрисой и стояла на сцене в красивом платье. Свет почти не слепил глаза, она почти научилась улыбаться, и не боятся камер. Она почти стала настоящей актрисой. Только была единственная проблема – ей никогда не шла улыбка, по этому в своих снах она играла только грустные роли. И снова ей снились эти роли и снова во сне ей снились – оператор, мотор, свет и камера...
Но с утра она просыпалась в камере, только она была тюремной, и будил девушку хриплый свисток. Она разлепляла тяжелые веки и с отвращением ела не вкусную пищу, потом выполняла все что полагалось. Так было достаточно долго.
Она очень редко с кем-то говорила, но сегодня должна была нарушить свой принцип.
- А ты не похожа на уголовницу, - хмыкнула ее товарищ по уборке территории колонии бритая наголо татуированная девица неопределенного возраста, - за что сидишь?
- За убийство, - спокойно ответила Лиля, но потом поправила себя, - за два.
Бритоголовая присвистнула.
- Да ты даже мухи не обидишь! – рассмеялась она после паузы.
- Уверенна? – поинтересовалась Лиля.
- Да сто процентов! – фыркнула бритоголовая и тут же неожиданно получила сильный удар метлой в плечо. Она взвизгнула и согнулась, а Лиля насмешливо смотрел, как ее перекосило, и сохранила это выражение лица, даже когда двое надзирателей взяли ее под руки и повели в какую-то запертую одиночную камеру без окон. Там, скрючившись в углу, сидел небритый старик, встретивший ее пугливым взглядом дикого зверя.
Лиля села в другую часть камеры и равнодушно стала смотреть в одну точку, и перебирать в памяти те стихи, которые успела запомнить. Перебирать то из своей жизни, что еще не успела забыть. Из раздумий ее выбрал хриплый голос старика.
- Какой смысл? – спросил он.
- Что? – переспросила Лиля.
Он повторил свой вопрос. Она пожала плечами.
- Я – стар, – сказал старик и помолчал немного, - мне осталось гнить еще много лет, наверное, я не проживу их. Умру здесь. А ты такая молодая, и тоже гниешь.
- Я вырежу гной, - пообещала Лиля.
- Судя по тебе, ты скорее вырежешь из груди сердце, - рассмеялся старик.
- Откуда вы так хорошо меня знаете? – заинтересовалась она.
- Я видел много женщин... за решеткой... ты не похожа на них. Ты не лишилась рассудка. Ты не пала слишком низко.
- А разве есть дальше куда падать? – спросила Лиля.
- Поверь, мне есть.
- Я никому и ни во что не верю, - поделилась она.
И больше со стариком они не разговаривали. Лилю забрали на следующий день. Забрали чтобы выпустить. Из вещей которые она забрала с собой было только шерстяное черное платье из дома и скомканная выцвелая бумажка с выписанными на нее ровным и аккуратным Лилиным почерком любимыми стихами.
Она вышла за ворота и сощурилась от яркого солнца. Внутри была весна, которую она никогда не любила. Снаружи была осень и сейчас она поняла одно. Хотя осень и прекрасна в эту пору жить гораздо сложнее, чем в другие. Но теперь все будет по-другому. Она пообещала себе это и на мгновение улыбнулась. Только на мгновенье, потому что улыбка ей не шла.
Ветер швырнул в лицо дерзкие белые кудри, дернул полу платья. А она стояла, подставив лицо солнцу и улыбаясь внутри. Улыбаясь миру, который ей предстоит познать заново.

Она немного прошла по улице и села на лавочку, возле ларька, где на выданные ей деньги купила пачку недорогих сигарет и коробок спичек, но стоило ей вытащить из пачки «никотиновую палочку» и повертеть ее в тонких пальцах, как ее окликнул голос. Она нервно огляделась, но кругом никого не увидела и только вздохнула устало – кто мог ее звать, если во всем огромном мире она одна и никого кроме самой себя и жутковатого будущего у нее ничего нет. Тогда она встала с лавочки и медленно пошла по улице, кутаясь в выданную ей перед выпуском казенную куртку.
Она шла и думала что как бы не любила и не восхищалась осенью, в это время года гораздо сложнее выживать чем в другие, которые она любила меньше. Летом было гораздо проще, по крайней мере леденящий холод не так сильно пронизывал все тело заставляя пальцы подрагивать а сердце биться так медленно, словно оно остановится через мгновенье. И летом гнетущее чувство одиночества не было столь сильным и губительным. Думая о своем Лиля дошла до автобусной остановки, поодаль от которой, кутаясь в вульгарную шубу стояла высокая, даже слишком, девушка с короткой черной аккуратной стрижкой, и смотрела на проезжающие мимо машины. Лиля остановилась рядом рассматривая ее с интересом, пока девушка ее не позвала.
- Огоньку не найдется? – спросила она. Лиля посмотрела снизу вверх, хотя была достаточно высокого роста и вздохнув протянула девушке зажигалку. Она закурила и сказав льстивое «спасибо» вернула ее девушке. Рядом остановилась машина, высунулся заинтересованный лысый мужчина.
- Оптом продаемся? – поинтересовался он.
- Да, - почему-то сказала девушка, Лиля согласилась. Мужчина велел им садится в машину, где было тесно, душно, не работал кондиционер, и играла не нравившаяся совсем Лиле музыка.
Девушка при ярком свете оказалась очень красивой – тонкие аристократичные черты лица, большие матовые изумрудные глаза и спокойная, но усталая улыбка. Она села на колени одному из мужчин сидевшему сзади, и сняла с себя нелепую шубу из ненастоящего меха. Мужчина ухмыльнулся и спустил одну лямку платья на ее плече.
- Мне раздеться? – услужливо предложила она. Мужчина кивнул, тогда она послушно стала стягивать платье. Лиля смотрела на нее с ужасом, пока водитель не кивнул на нее с интересом:
- А она тут зачем? Пусть тоже раздевается!
Лиля вжалась в дверцу машины, которая оказалась закрытой, девушка, из-за которой она оказалась здесь уже собиралась спустить вторую лямку расстегнутого платья, под которую уже скользнула рука лысого человека с наклеенной улыбкой, как Лиля, поняв, что здесь происходит хрипло попросила:
- Остановите машину!
- Ишь чего захотела! – рассмеялись все кроме девушки.
- Остановите, черт, подери эту машину! – взвизгнула Лиля, и как только на второй раз никто не среагировал, она рванулась вперед и с силой впилась в лицо водителя острыми ногтями. Он громко закричал, крутанул рулем, ее поспешили от него оттащить, швырнуть обратно на сидение, но на этот раз вняли ее просьбе-требованию.
Две сильные руки вытолкнули ее на грязную влажную землю, следом и высокую девушку в расстегнутом платье, ее шубу. Моросил дождь и терпко пахло свежескошенной травой, кругом была неизвестная местность какого-то тихого спального района, рядом пустырь, и глубокая как море лужа, в которой отражалось серое небо. Машина с которой их отношения так не сложились, зарычала и уехала. Лиля села на земле и стала искать в бездонных карманах сигареты.
- Дура ты, - обиженно сказала ей девушка в расстегнутом платье вся извернувшись, и пытаясь застегнуть молнию на спине.
- Сама ты, - насупилась Лиля.
- Если такая брезгливая, то, что в машину полезла? – устало поинтересовалась девушка.
- Меня никто не спрашивал! – разозлилась Лиля.
- Можно подумать меня кто-нибудь когда-нибудь спрашивал, - проворчала девушка, и плюнув на застегивание платья просто одела поверх шубу и попыталась закурить, но усиливавшийся дождь тушил слабый огонек зажигалки, в которой кончался газ.
Лиля не хотела больше сидеть так на земле, рядом с оживленной дорогой, она встала и медленно побрела в сторону пустыря. Когда трава была уже по колено, а автотрасса шумела далеко, она услышала приближающиеся шаги. Она обернулась и увидела как девушка из машины на своих неестественно длинных ногах шагает через лужи за ней.
- Эй, ты! – крикнула она ей, - да ты! Куда ты? Вообще откуда ты такая... странная!? Чья ты и зачем ты?
- Как у тебя много вопросов, - рассмеялась Лиля и почувствовала, как в кроссовках от глубины очередной грязной лужи противно захлюпало.
- Ты хоть на один можешь дать ответ?
- Меня зовут Лилит. Остального я не знаю сама.
- А идешь куда? Промокнешь под дождем, хотя... – девушка сощурилась, - уже вся промокла, - по ее щекам вместе с каплями дождя текла тушь, - меня зовут Тафира.
- Странное имя, - заметила Лиля.
- Как твое.
Дождь размыл контуры двух странных фигурок – одна ниже и белокурая, вторая долговязая...

Тафира привела Лилю к себе домой, а точнее в маленькую комнатку в полуразрушенном заброшенном доме, где помимо нее жило еще три девушки и две из них были проститутками, а третья подрабатывала в переходе, не пожелав пачкать руки об грязную древнюю профессию. Тафира, которую Лиля сразу стала сокращенно называть Таня, хотя возможно, ее так и звали на самом деле, представляла девушке всех до одной, но девушка смогла запомнить имя только одной из них – ее звали Наташа и как сказала ее новая знакомая, эта девушка приехала в этот город из деревни учится, но завалила вступительные экзамены, и не смогла найти денег на обратный билет.
Никто не стал спрашивать Лилю о том кто она такая, Таня просто провела ее в угол и дала поеденный молью пыльный старый теплый плед. По стене из щели в потолке стекала вода, электричества в комнатке не было, он лился с улицы и то совсем слабый, единственным освещением была маленькая, почти сгоревшая свечка, вокруг которой все и сидели.
- А как же вы без света? – спросила испуганно Лиля, смотря, как ее новая знакомая переодевается из платья в обычную человеческую одежду, шедшую ей гораздо больше – джинсы и свитер. В этом, с маленькой грудью и короткой стрижкой Тани стала похожа на долговязого парня.
Несколько дней они жили в этой комнате, здесь было тесно, но зато тепло. Сначала Лиля все время ругалась со своей новой знакомой, пыталась доказать ей что то, как живут они это не жизнь, но Таня ничего не хотела слушать. Потом они подружились – они стали почти как неродные сестры, даже нравились друг другу. Тане очень нравилось, как Лиля читает или поет по памяти стихи, такие неуместные и одновременно сочетавшиеся с этим странным полуразваленным домом, а Лиле нравилось, как Таня рассказывала ей о своей прошлой жизни, до того, как стала жить так. Каждая ее новая история была страннее другой – в одной она была принцессой, дочерью правителя империи в далекой части света, где еще свято хранилась монархия, в другой актрисой, игравшей в престижном столичном театре, в третьей вообще пришелицей с другой планеты... Дни ползли медленно не были не счастливыми не горестными, просто были. В этом доме жило еще много людей, и часто случались стычки и скандалы, приходили истеричные наркоманы, менялись соседи. И только они оставались прежними.
С каждым днем Лиля все больше и чаще гуляла по городу, оставляя свой разваленный «дом» - убежище, и рассматривая осенние, присыпанные желтыми листьями улицы родного, но забытого города.
Однажды с большим трудом она нашла дом, где жила раньше, очень давно, в ту, прошлую, почти забытую жизнь. Как читала стихи, стоя у подоконника умоляя небеса, чтобы завтрашний день принес перемены. Тогда вспомнив все это, она поднялась на третий этаж и хотела открыть дверь родной квартиры, но она оказалась запертой.
Лиля опустилась на холодный плиточный пол и, закрыв лицо руками, попыталась заплакать. И слезы послушно серебряными каплями хлынули из сухих глаз.
- Сегодня таяло, сегодня
Я простояла у окна.
Взгляд отрезвленный, грудь свободней,
Опять умиротворена, - хрипло прошептала она, вспоминая любимые строчки, так легко возродившиеся в памяти. Легкий шорох заставил ее затихнуть. Когда она открыла глаза рядом сидела Таня и спокойно обнимала ее за плечи с небывалой нежностью и лаской.
- Я шла за тобой, - словно оправдываясь сказала она, - ты вдруг вышла из дома... и пошла в туман... и я почему-то подумала что ты не вернешься. И решила идти с тобой, потому что мне теперь без тебя было бы плохо, и лучше уйти навсегда вместе... Я не хотела тебе помешать.
- Ничего, - покачала головой Лиля. Но слезы предательски катились по щекам. Они сидели так очень долго, потому что время потеряло свой счет. Они сидели на осколках разбитого прошлого мира обнявшись, Лиля, спрятав голову на груди у подруги, а Таня осторожно гладя светлые взъерошенные волнистые пряди. Раньше был маленький простой мир, теперь же только его осколки...

Они вышли из этого дома держась за руки, и не страшен был даже холод. Издали они смотрелись смешно, а может быть как мальчик и девочка школьники, которых одноклассники дразнили женихом и невестой. Высокая длинная слишком похожая на парня Таня сжимавшая руку казавшейся рядом с ней просто крошечной Лили, трясущей бурной гривой белокурых волос. Они шли по улицы до маленького местного паба. Там было тепло и приятно играла музыка. Таня достала из кармана деньги, которых у нее было немного, и хотела заказать чего-то.
- Это расточительно, - опомнилась Лиля.
Таня только брезгливо махнула рукой. Они сели за стойку, и их несложный заказ обслужил прыщавый бармен в обляпанном чем-то желтом фартуке. Лиля пила коктейль из высокого мутного стакана и смотрела на висевшую, на стене гитару.
- А можно мне сыграть? – спросила она неуверенно. Бармен покачал головой.
- Тебе жалко что-ли? – набросилась на него Таня.
После некоторых уговоров он все же согласился и сняв со стены инструмент протянул его Лиле. Он был совершенно в расстроенном состоянии, к тому же не хватало одной струны. Она вздохнула, но, не обращая на это внимание, стала терпеливо настраивать отвыкшие от пальцев струны.
- Мне нравится, - после некоторой борьбы тронула струны и запела очередные вспомненные строчки Лиля, голос ее снова обрел свою нежность и бархатистость, и все кто был в пабе окружили ее кругом и внимательно смотрели и слушали, - что вы больны не мной...
Мне нравится, что я больна не вами,
Что никогда тяжелый шар земной
Не уплывет под нашими ногами.
Гитара снова заняла свое место на стене, а Таня и Лиля снова взявшись за руки, вышли из паба и медленно в темнеющем сладком осеннем холоде побрели в сторону разрушенного дома.
Остановившись под неярким фонарем, окрасившим их бледные худые лица в нежный золотой свет Таня вдруг взяла и вторую Лилину руку и осторожно сказала.
- Ты – Богиня.
- Помойки... – мрачно усмехнулась Лиля.
- Нет! – Таня странно и быстро замотала головой, - когда ты играешь, весь мир вокруг умирает... а при звуке твоего голоса воскресает из пепла, как птица Феникс! Ты божественно красива и вообще... мне стыдно вести тебя в эту трущобу!
- Прекрати, Тань! – рассмеялась Лиля, - ты просто пьяна, вот и выдумываешь всякое...
- Раз тебе так больше нравится, - согласилась Таня и стала долго внимательно смотреть в ее черные как ночь глаза своими изумрудными светящимися в темноте. Они стояли так достаточно долго, потом Таня осторожно приблизилась к ней, обняла и коснулась губами щеки.
Она сказала что-то, но Лиля не разобрала слов.

Они вернулись в свое обиталище, где сейчас было особенно холодно и одиноко, если бы не считать остальных проживавших там упавших слишком низко людей. Таня сидела, закутавшись в плед и пыталась согреть замерзшие руки, а Лиля на подоконнике, как любила раньше, на пыльном и грязном. Только толку от подоконника толка было мало – окно было забито досками и за ними не видно было ничего. Лиля занималась тем же, как и обычно, вспоминала строчки, давно забытые, но такие любимые.
- Ли, - вырвала ее из забытья Таня.
Лиля кивнула.
- А как ты думаешь, все изменится? - вдруг тихо спросила Таня, - и наступит это блистательное завтра?
- Оставь полет снежинкам с мотыльками
И не губи медузу на песках!
Нельзя мечту свою хватать руками,
Нельзя мечту свою держать в руках...- вместо ответа вспомнила вслух Лиля.
- Что это значит? – не поняла Таня.
- Завтра блистательное только пока оно завтра. Если оно станет сегодня, оно перестанет блистать.
Лиля сказала эти слова не подумав, даже не догадываясь, насколько они точные и меткие, и не догадываясь, что они станут приговором...

Выйдя на следующий день, на прохладный свежий влажный утренний воздух Лиля счастливо зажмурилась, слушая отдаленную песнь колес автомобилей на шоссе. Она снова пыталась, как когда-то слышать музыку в совсем странных звуках, и у нее это почти получалось. Она брела по улице вспоминая строчки стихов, пытаясь складывать свои, которые у нее совсем не получались, разве что только слишком похожие на другие, так любимые ею. Город стал мокрым и еще более холодным – на траве лежал иней. Она ждала первого снега. Если осень это время чтобы еще как-то выживать, греть холодные кости над огнем, то зима это время умирать. Алые пятна крови на белом снегу.
Так она дошла до когда-то родного дома. Она знала, что дверь закрыта, но все равно пошла внутрь, только тоскливо посмотрев на свое окно.
Она хотела облокотиться о свою дверь и закурить, но вместо того, чтобы послужить опорой дверь открылась. Вокруг была не знакомая ей облезлая прихожая с дореволюционными обоями в крупных астрах, а просторная темная гостиная с кожаными креслами, одно стояло к ней спиной, одно пустовало, во втором сидел мужчина в дорогом костюме с аккуратной прической.
- Здравствуй, - сказал ей он.
Лиля хотела что-то спросить, хотела удивиться, но кресло развернулось к ней лицом и в нем предстал маленький мальчик, лет десяти, а может даже меньше, в красивом сюртуке с прилизанными смолянисто черными волосами и такими же темными глазами. Он сидел, закинув ноги в дорогих ботинках, и идеально белых носках на ручку кресла и внимательно разглядывал ее своим странным повелительным взглядом. В котором словно и сочеталась вся мудрость бескрайнего космоса, прятавшаяся в странной темноте черного цвета и какая-то дикая насмешливость и несерьезность.
- Доброе утро, Лилит, - улыбнувшись, приветствовал ее мальчик совершенно грустным голосом.
Она кивнула.
- Не стой на пороге, как чужая, сядь, - мальчик повелительно кивнул на кресло, перестав улыбаться, - впрочем, дело твое... мое дело предложить. Я, как хозяин, должен продемонстрировать свою гостеприимность и уважение к своей гостье, да еще, такой как ты...
Лилит снова кивнула и села в свободное кресло.
- А что во мне особенного? – чуть помедлив, поинтересовалась она.
Мужчина в кресле напротив рассмеялся, мальчик жестом руки приказал ему замолчать.
- Действительно интересный вопрос, - усмехнулся мальчик, - пожалуй, ничего, моя богиня.
- Ты уже второй человек, который называет меня так, - поделилась Лиля.
- Скоро станет легион. Впрочем, это тоже зависит от тебя. А ты, молодец, оправдала свое имя, - изрек он и одобрительно качнул головой, при этом в темных, точно умерших глазах, скользнула линия алого света.
- Оправдала? – тонкие брови Лили поползли недоуменно вверх.
- По легенде Лилит первая жена Адама, которая была ему равна, и потому отказалась подчиняться... – Лиля кивнула, - ты тоже отказалась от надиктованных тебе правил. Если бы нет же ты бы сейчас жила в этой комнате, бесплатно работая нянькой для брата-наркомана и сварливой вздорной матери... ты избрала другой путь, я горжусь тобой.
Он снова странно и многозначительно улыбнулся, хотя мертвые глаза продолжали быть печальными и серьезными.
- И что нужно вам от меня? – спросила Лиля.
- Нам ничего, - ответил за хозяина черноволосый мужчина, - вам очень большая удача, что хозяин пожелал знакомства с вами.
- Что во мне особенного? – снова не понимала Лиля.
- Вы сами все поймете, богиня, - снова заговорил мужчина.
- Впрочем, у меня мало времени, - мальчик широко зевнул, - слишком много дел и мало времени. Я бы с радостью поговорил с тобой, но я должен торопится. Но на прощание я хочу сделать тебе подарок.
Мужчина протянул Лиле завернутый в шелковую алую ткань сверток.
- До свидания, - сказала девушка.
Мальчик и мужчина только многозначительно улыбнулись. Лиля хотела размотать плотные кольца ткани, но мужчина покачал головой. Она кивнула, без слов поняв, что можно будет посмотреть за дверью.
Когда она вышла, мужчина недоуменно сказал мальчику, со скучающим видом наблюдавшему носки своих лакированных ботинок:
- Зачем тебе она?
- Забавная девчонка, - уголки темных губ мальчика поползли вверх, - мне кажется, она неплохо нас развлечет, да еще и получив наш «маленький» подарок... Садись поудобнее, и наблюдай.
- Хорошо, хозяин.

Лиля неуверенно потянула плотный шелк, но он не поддался. Судя по весу, внутри лежало что-то тяжелое, и может быть это был камень? От нетерпения Лиля оскалилась и порвала ткань в клочья. На грязный мокрый асфальт подобно крохотной змее скользнуло что-то блестящее, серебряное и жидкое как ртуть. Она убедилась, что в складках ткани ничего больше нет, и, нагнувшись, подняла с земли странный поблескивавший, и казалось, светившийся крохотный предмет. Это была тонкая серебряная цепочка, на которой болтался крохотный цветастый камушек, Лиля не разбиралась в драгоценностях, не могла точно назвать, но могла точно сказать, что он был драгоценным. Она застегнула цепочку у себя на шее и побрела по улице дальше, думая, как такая крохотная безделушка могла быть столь тяжелой.
Заблудившись в своих мыслях, она и не заметила, как проезжавшая мимо машина окатила ее из лужи. Лиля чертыхнулась и пожелала водителю пару ласковых. Спустя несколько минут оглянулась от жуткого грохота. Автомобиль стоял вплотную к столбу с искореженным капотом. Лиля не обратила никакого внимания, мало ли в жизни совпадений.
Она вернулась домой, где уже ждала Таня.
- А все-таки лучше бы завтра перестало быть блистательным, - произнесла задумчиво она,- чем жить так... где-то... как-то... еле сводить концы с концами.
- А мы не будем так жить, - пообещала ей Лиля, подошла, села рядом и обняла худые острые плечи под тонкой тканью старого свитера, - у нас все будет хорошо, пусть завидуют враги. Мы будем жить в большом доме на берегу моря, уедем из этого города. Он пахнет тленом и прошлым. Мы уедем туда, где солнечно. А здесь солнца нет. Тебе больше не придется работать проституткой, мне не придется петь в переходе. Все будет...
- Не говори, - попросила ее Таня, - несбыточные мечты наносят раны.
- А если они станут сбыточными? – вдруг спросила Лиля.
- Не-е-е, - Таня устало покачала головой.
- Только дай мне руку.
Таня дала свою узкую холодную ладонь. Лиля сжала ее в своих тонких, таких же холодных и красивых пальцах.
- И обещай, что будешь рядом, - продолжала она.
- Обещаю.
- Тогда пошли, - сказала Лиля.
- Куда?
- В блистательное завтра, - коротко ответила Лиля.
Все обитатели дома с интересом смотрели как обе девушки, крепко взявшись за руки не одевая даже плащей и курток, не беря с собой совершенно никаких вещей, вышли из дома и под одинокими каплями дождя быстро шли в густой ватный туман.
Больше никогда никто не видел их вместе в этом городе.

Лиле нравилось просыпаться рано на алых атласных простынях под шум моря и крики чаек, оставляя в постели вальяжно развалившуюся, предпочитавшую валятся в постели до обеда Тафиру, и бежать босиком, смотреть, как над бескрайним морем встает круглый диск солнца. Она могла сидеть так долго, пока первые лучи его не касались высоких кипарисов в саду большого дома, пока солнечный свет не освещал каждый сантиметр ее бледной как снег кожи.
Потом она шла домой, пила горький вкусный кофе, курила сигарету, красиво закинув ногу на ногу, и писала в толстой выцвелой тетради своим неровным почерком попытки собственных стихов, пока нескладных и жутких, но уже почти своих.
Ближе к обеду просыпалась Таня, улыбалась ей, хладно целовала в щеку и шла на море, где проводила бесчисленные часы, лежа на песке принимая ванны из солнечного света и своих мыслей.
Лиля бродила по пустому огромного светлому дому, и чувствовала себя странно. Острое и горькое чувство одиночества и страха вытесняло счастье, так неожиданно появившееся в серой скучной жизни. Словно, когда они жили в маленькой комнатушке в родном городе она была счастливее, чем сейчас, когда все было отлично.
И слова, значит, оказались пророчеством?
Она тяжело вздохнула, и сильно накрасив губы и нарядившись в одно из лучших своих платьев гуляла по городу, местные смуглые жители, всегда занятые какими-то важными делами встречали ее с улыбками и радостью – так ярко выделялась на фоне их светло-кофейных тел, черных волос и глаз – белокурая и белокожая, но черноглазая как они пришелица из далекой России.
Иногда она уходила в горы. Время ползло медленно, словно вообще остановилось.
Она сидела на краю пропасти и смотрела на город, на свой дом, на море.
А, иногда возвращаясь, домой снова возвращалось вместе с ней простое обычное счастье. Стоять по грудь в соленой теплой воде при свете луны, чувствуя прилипшее к тело намокшее платье, и теплые объятья Тани. И ее изумрудные как лесная трава глаза так близко, такие светящиеся, такие большие и полные космической нежности.
- Я люблю тебя... – тихий сдавленный шепот, в самое ухо влажными губами.
Прогулки по пляжу под луной... Короткие мгновения счастья.
Слишком короткие.

Таня, как обычно загорала, лежа на раскаленном песке, сбросив верх купальника и предавшись своим мыслям и воспоминаниям о дождливом родном городе, о его улочках, заброшенных домах, соседках по комнате, о многом том, чего она должна была забыть, но почему-то бережно перебирала в памяти. Она вздрогнула, когда вдруг услышала громкий заливистый как звон колокольчиков смех, нервно подняла голову и инстинктивно сгребла и прижала полотенце к обнаженной груди. Немного поодаль по песку катился пестрый резиновый мяч, следом бежала невысокая красивая девушка, тонкая точеная фигурка которой отлично была обтянута спортивным черным купальником, к которому также идеально шли ее огненно рыжие кудри длиной до пояса.
- Что ты тут делаешь? Это частная территория, - поднимаясь и кутаясь в полотенце, бросила ей Таня.
- У меня мяч... убежал, - виновато улыбнулась девушка и одним рывком нагнала и схватила беглеца, победно сжимая его в руках подошла к Тане, - извините, пожалуйста.
Таня молчала, смотря только в ее восхитительные рыжие, почти такие же огненные как волосы, распахнутые наивные и детские глаза.
- Ничего, - опомнилась она, - бывает... Ты из России... из какого города?
Девушка ответила, и у Тани все упало внутри. Это был тот самый город...
- Я тоже, - восторженно прошептала она, - как тебя зовут?
- Лена.
Она протянула Татьяне узкую ладонь, она пожала ее вежливо и с восторгом, чувствуя, что внутри что-то случилось, что-то странное...
- У нас гости? – их оторвал от знакомства нежный, но в тоже время резкий голос Лилит. Обе девушки обернулись и посмотрели на нее. Она, как всегда прекрасная и холодная стояла в бордовом платье, опершись хрупкой ладонью унизанной драгоценными кольцами в колонну террасы, запустив вторую руку в пышные белоснежные кудри, и внимательно разглядывала их обеих.
- Лилит, познакомься это Лена. Она из нашего города, - представила свою новую знакомую Таня, - Лена, это Лилит. Для друзей просто Лиля.
- Может, выпьем бренди? – предложила Лилит. Девушка подумала несколько минут, а потом согласилась.
Они сели на террасе с видом на море, сегодня переливавшееся на солнце и яркое.
- Получается, мы учились в одной школе! – воскликнула в ходе разговора Лена восторженно, - Тань, только ты ведь «выпустилась» раньше на год чем меня перевели туда... А могли бы встретится... раньше.

Смотря с завистью и злобой, как жадно и радостно общаются девушки, Лиля все больше проклинала про себя и это море, и этот дом и эту странную слишком красивую жизнь. Оставив их наедине, зная, что этого делать нельзя, но, плюнув, она пошла, бродить по темнеющему городу, ярко освященному множеством фонарей. Ей часто встречались мужчины в широких шляпах и женщины в пышных юбках, словно она попала в средневековье, и сейчас смотрелась на их фоне странно – тонкая, хрупкая в бордовом скользком шелковом, похожем на змеиную кожу платье темно вишневого цвета на каблуках, вдоль стены с надменным и отчаянным взглядом...
«Я люблю ее. Я хочу ее. Она моя. Навеки моя, - горячо шептала она про себя, - моя, моя, моя и еще сто раз моя! Я даже мертвую ее не отдам... Ни за что...»
Так незаметно она добрела до какого-то бара или паба, куда зашла неуверенно, не зная, что будет там делать. Шумел старый телевизор, по нему крутили футбол двадцатилетней давности, в углу компания играла в карты, в другом шоколадный мачо обнимал пышногрудую девушку в ярком платье, она счастливо улыбалась, какой-то мужчина что-то выкрикивал по-испански, бармен скучал за стойкой, протирая граненые стаканы пыльным платком. В баре вообще было много народа, но свободное место за стойкой ей нашлось – она закинула ногу на ногу, закурила, чувствуя помимо своего дыма, и вдыхая, легкий чад, висевший в воздухе, чужих горьких сигарет.
- Виски со льдом, - заказала Лиля. Она коротко огляделась вокруг, потому что чувствовала на себе тяжелый внимательный взгляд. Быстро нашла его обладателя. Неподалеку от нее, сжимая в смуглых пальцах стакан с каким-то напитком сидел красивый мужчина с пышной копной черных волнистых волос, возле ног его, как верный пес, или спутник примостился черный чехол от гитары. Заметив, что она тоже смотрит на него, он улыбнулся.
Красиво, нагло, странно. Одними губами.
Сказал что-то по-испански, но Лиля не знала этого языка.
Она выпила свой виски, расплатилась, не в силах чувствовать на спине его унижающих раздевающий наглый взгляд.
Улица ударила пьянящим холодом. Она пошла дворами в сторону выхода из города, где находился особняк, ее дом, их дом с Таней... с ее Таней, которая вдруг почему-то стала какой-то чужой.
Она и не заметила вылетевшую откуда-то тень, резко прижавшую ее к холодной стене близкого дома. И чей-то пьянящий агрессивный запах, посыпавшиеся странные непонятные ей слова на чужом языке. Она чертыхнулась и с силой отшвырнула непрошенного гостя от себя, он плюхнулся на землю и замер.
А она и забыла о том, что подарили ей...
Она зло усмехнулась и для интереса собралась прощупать пульс. Присела на корточки рядом взяла его руку и тут же со спины услышала голос.
- Не стоит. Раз я здесь. Все и так понятно.
Она обернулась и узнала незнакомца из бара, от удивления, что он говорит на понятном ей языке, она выпустила руку своей жертвы и встала.
- Я? – переспросила она, слегка склонив голову на бок, и смотря на него сверху вниз, - вы говорите по-русски?
- Я говорю на всех языках, на которых понадобится, - пожал плечами он и отбросил с лица черные слегка вьющиеся волосы, - какая же ты жестокая, сеньорита! Он просто был поражен твоей красотой, да и... вряд ли бы ты осталась в проигрыше...
- О чем вы? – не поняла она.
- В твоих руках сила. Губительная сила, которую тебе дал, я даже догадываюсь кто, - он странно и громко расхохотался, - но губить людей за просто так... Впрочем, ты обеспечиваешь меня работенкой...
- Кто вы?
- Не строй из себя дурочку, - криво ухмыльнулся незнакомец, блеснув черными как ночь глазами. Тем временем рядом с бездыханным трупом ночного насильника появился второй, прозрачный его двойник. Он смотрел на себя лежащего и кажется, плакал.
- Ну, нам пора, - пожал плечами незнакомец, что-то сказал по-испански насильнику, накинул на плечо лямку гитарного чехла и поманил побледневшего еще больше от сказанных им слов насильника куда-то в темноту за собой, и бросил Лиле напрощанье, - еще свидимся, сеньорита.
А она так и стояла, смотря в след двум растворившимся в темноте фигурам. Свидится? Едва ли... хотя тут она ошиблась.

Ей снился этот странный жуткий лес, она видела его уже однажды. И в нем тихий приятный голос под струны гитары говорил с ней.
- Будь моей.
- Я не могу. Я люблю другого... человека...
- Человек тебя не достоин.
И голос был приятен, как и музыка, но лес казался страшным. По этому она проснулась с утра с жутким криком, как от кошмара. И думала потом, что ей снился кошмар. Забыв, о чем с ней говорил голос странного незнакомца во сне...

Некоторое время Лиля бесцельно бродила по берегу и городу. Стоило только ей увидеть Таню со своей новой подругой живо болтающих и улыбающихся она скорее уходила из дому и отправлялась в бессмысленные длительные скитания. Тоска по прошлому и боль потери потихоньку начинали сжигать ее изнутри. Она много курила и много пила в маленьких городских пабах. Поскольку на местном диалекте она знала совсем ничтожное количество слов, общению с местными жителями препятствовала огромная кирпичная стена выросшая между ними.
Острое холодное чувство одиночества быстро расползалось по телу и мозгу. Оно стреляло в висок и било больно и сильно, и Лиля не выжила бы, если бы не была самой собой.
Как наркоман жаждет опиума она желала двух вещей – смерти или исчезновения Лены и появления загадочного незнакомца с гитарой.
Не веря своим словам, мыслям и догадкам она решила проверить кое-что пришедшее в голову. Она заманила одного старого лысого почтенного посетителя бара, где выпивала в последние дни в номер и щелчком тонких пальцев порвала тонкую ниточку жизни.
Несколько минут она ждала появления того странного человека. Но ничего не случилось. Тогда она вернула человеку отнятую жизнь, и презрительно оттолкнув его, отправилась обратно в город.
Чтобы слиться с огнями улицы, казалось бы, навсегда затерявшейся в средневековье.

Через неделю город взорвался шумом и блеском карнавала – это мероприятие было одной из старинных традиций этого странного обычно тихого, но распутного городка. Чтобы разбудить могильную тишину огромного особняка Лиля открыла в этот вечер все окна и двери, плевав на то, что могут залезть воры. Этот дом для нее ничего не значил.
Она надела свое лучшее платье из тонкого нежного алого шелка с черным кожаным корсетом и маску из перьев темно-вишневого цвета и в таком виде вышла на улицу, сливаясь с пестрой шумящей толпой.
Таня с Леной тоже были где-то на празднике, и лучше бы им обеим быть сейчас дальше. Потому что Лиля была готова стереть каждую из них в порошок, превратить только в горстку пепла.
Она набросила черный бархатный плащ и капюшон, чтобы ее никто не узнал, хотя и некому было, и бросилась бродить по извилистым улочкам города вместе с шумной радостной толпой.
Две фигуры сразу бросились ей в глаза – они слегка выделялись на общем фоне – одна высокая похожая на угловатого парня в мужском костюме, вторая с копной огненно рыжих кудрей в ведьминской шапке и черном маленьком узком платье. Они плотно сжимали руки друг друга и шли, словно не в общей толпе.
Здесь, так далеко от них Лиля все равно слышала все слова, что они говорили друг другу. Вот высокая фигура склонилась к низкой, и осторожно коснувшись губами уха, прошептала:
- Люблю... твои волосы... твои глаза...
- Я тоже, - вторила с улыбкой рыжеволосая, но потом одернула себя, - а она?
- Она...
Высокая сказала что-то еще. Но Лилит не смогла услышать этого, кто-то резко схватил ее за руку и выдернул из толпы в узенькую маленькую темную улочку. Она зло резко обернулась, желая наказать посмевшего сделать это, но увидела перед собой того, кого ждала видеть уже давно. Она не умела влюбляться – любила только Таню, и не могла простить ее предательства, а к нему ее влекли ненасытный интерес, восхищение его красотой и что-то третье, названия которому она дать не могла.
- Сеньорита, не хорошо подслушивать чужие разговоры, - ухмыльнулся он и в глубине черных глаз той пустой и зловещей бездны что-то сверкнуло такое живое и яркое.
- Это мое дело, - пожала плечами Лилит, - особенно если эти разговоры совсем не чужие.
- Как знаешь, - пожал плечами незнакомец и аккуратно поправил лямку гитарного чехла на плече, - в городе праздник. А ты одна и печальна...
- Это тоже касается только меня, - улыбнулась одними губами Лилит и представила это себе заманчивой странной игрой, - а кто ты?
- Ты хочешь поиграть? – он странно рассмеялся и его голос загрохотал громом, - твое право, девочка...
И быстро рванулся в зовущую темноту тысяч маленьких улочек и перекрестков. Лиле ничего не оставалось, как бросится следом в этот лабиринт. Стены поднимались до пурпурных небес, которые швыряли на землю причудливые алые обжигающие искры, она бежала следом сначала улицами, потом лесом, где черные ветви деревьев сплелись и цеплялись за полы плаща и края юбки платья.
На секунду посреди самого темного жуткого леса она остановилась, уловив исходящий от себя свет. Обернулась, и, щелкнув тонкими пальцами, сама задала декорации для этой бессмысленной гонки.
Лес сменили бесчисленные залы старинного готического собора. Кроме них в нем находились только свет и тьма, которые вели между собой такую же причудливую игру. Не раз сменялись пейзажи вокруг их, а они все соревновались в странной сумасшедшей игре.
Только оказавшись снова в городе, а точнее на самой его окраине – высокой скале возвышавшейся над ним, Лиля с неохотой признала ничью.
Ее соперник осторожно перебирал струны гитары, украдкой любуясь девушкой. Сейчас, на краю обрыва, разгоряченная от быстрого бега и ощущения собственного могущества в распахнутом плаще она полностью оправдывала то, что было ей даровано. Быть воплощением совершенной неземной красоты. Быть богиней.
- Люди часто играют со мной, - сказал он, неотрывно продолжая рассматривать Лилю, - их игры – кончаются весьма плачевно, - он нахмурился, но потом по его лицу плавно расползлась довольная улыбка, - ты не они. Наверное, ты потому и другая – что наша игра может кончиться ничьей...
- Что если бы победила я? – поинтересовалась Лиля.
- Этого не будет, - хмыкнул ее собеседник.
- А вдруг. Кстати... Если без игр. Кто ты?
- У меня тысяча лиц, тысяча имен и один смысл, - он снова странно улыбнулся, - одна работа. Чтобы тебе было проще, можешь звать меня Азраилом. Это одно из тех моих имен, которые мне дали люди...
- Удивительно, что эта низкая раса вообще смогла тебе что-то дать, - фыркнула Лиля, - наверное, ты меня знаешь. Может быть даже знаешь, что меня зовут Лилит.
- Я знаю не больше того, что ты отправила в мир иной своих брата и мать, - пожал плечами Азраил.
- Почему ты сейчас здесь? Разве тебе не нужно провожать кого-то в вечное «молоко»? – снова спросила Лиля.
- Я там, где я нужен, - снова уклончиво ответил он, - или вариант, который мне нравится меньше – так должно быть.
- Значит, скоро что-то случится... – одними губами прошептала Лиля.
- Да, значит, случится, - согласился Азраил.

Она вернулась в дом, через ревущее море огней радости и безумства. На слышала тихие шаги и перешептывания и знала, что Таня будет не одна. И Лиля не ошиблась.
Она остановилась на пороге комнаты. Напомнила им о своем присутствии.
Лена выпустила Танину руку, посмотрела на нее полными ужаса глазами. Таня, наоборот сжала сильнее тонкие пальцы и отвела взгляд.
- Не ждали? – зло рассмеялась Лиля, - а я пришла. Кто стучится в двери дома моего? Просто путник – и больше ничего... А вы, девочки, похоже, уже неплохо «сдружились», можно даже сказать, уже...
- Прекрати, - тихо сказала Таня.
- Почему это? – поинтересовалась Лиля, - вы развлекаетесь, а мне нельзя... Так давайте вместе, ну, Леночка, посмотрим, как ты быстро бегаешь...
И сильный ветер с моря распахнул окно и словно вырвал обескураженную Лену из Татьяниных рук. Она так и смотрела с ужасом. А ее подруга уже бежала по лесу – тому самому страшному темному лесу...

Я – твой самый страшный ночной кошмар. Я капля крови на лезвии тупого ножа. Ровно в полночь я открою твою дверь или окно и войду в темную комнату.
Ты закричишь, включишь свет, но мои пальцы порвут провода. Ты побежишь, в ночь, в стужу, в холода...
Ты будешь среди темного леса бежать, А мои ловушки будут тебя ждать.
Ты споткнешься. Упадешь, услышишь смех. Ты заорешь, на помощь кого-то позовешь, кого? В лесу нас двое – ты и я. С тобой совсем мы не друзья...
Я твой самый сильный страх. Заблудившийся в кошмарных снах. Ветки, прутья палки сучья. Ну, скажи мне детка, сучка я?

Лена бессильно плюхнулась на пол. Лиля мгновенно потеряла контроль над происходящим от сильного резкого удара запущенной Татьяной в нее тяжелой книги. Она стиснула зубы и прохрипела тихо:
- Зачем ты это сделала?
- Оставь ее в покое! – в ответ заорала Татьяна, но Лиля только шире улыбнулась. Ветер с силой развивал белоснежные кудри и полы ее одежды, темные глаза впитали в себя бездну шторм и непогоду и готовы были слить их на скорчившуюся, на полу девушку. Татьяна пыталась привести ее в чувства, не зная, что жизнь ее подруги сейчас свилась тонкой ниткой в пальцах Лилит...

Нас снова двое. Нас снова ты и я.
Ты в моем доме гостья, непрошенная беги, пока жива. Тебя ждет много приятных сюрпризов. Лестница, ступеньки быстро едут вниз, и коридор, качающий карниз, летающих ножей засада. Коварна я, я знала, я гений по устройству ада.
Теперь шагаешь по ножу, по лезвию мгновений острых.
Ступни в крови, ладони тоже.
Но тебя я не намеренна щадить, я не из тех, кто в силах все простить...

- Со мной опасно играть в кошки мышки, - шептала Лилит медленно идя следом за ними по дому. Они бежали – Лена встала с трудом, в ее рыжих волосах блистала седина, и не завидовала ей Лиля, - она сама не знала, что показала этой девочке в темном жутком царстве своих темных фантазий. Не знала, потому что ей это было не нужно.
Она шла за ними и знала, что сейчас на их пути встанет любая преграда.
Потому что она хочет этого.
Кровавые следы на полу свидетельствовали об этом. А она все шла следом, быстро, как тень, властно как королева, пальцы рук сжимались, насылая на них все новые невзгоды.
В городе кончился карнавал, потому что, слушаясь ее пальцев, с неба посыпались сначала капли дождя, а потом крупный сильный град.
Она видела, как Лена и Таня садятся в машину.
Она знала, что так они сами запирают себя в ловушку. Ее интересовала только Лена, посмевшая отнять у нее ее... девочку... бедную странную заблудившуюся. Ее. И больше ничью.
Лиля шла следом под дождем, совершенно не намокая от тяжелых капель, и смотрела, как машина вдруг дергается от лопнувшей шины, и на полной скорости делает сальто в воздухе, потом падает на землю. Капли дождя смывают кровь с асфальта, и откуда он, как и машина только взялся в этом застрявшем в средневековье городке?

Так странно ошибиться снайперу или пилоту. Так же странно было ошибиться ей сейчас. Когда вся в грязи и крови на земле, прижимая к себе мертвую голову девушки, сидела не ее девочка, ее Таня, Тафира, странноватая проститутка из родного города, а рыжеволосая Лена. Она неслышно плакала, или дождь тек по ее щекам. Отдаленно грохотал гром, и эхо в горах вторило его взрывам. Но в основном было тихо, и только Лена всхлипывала.
Лиля смотрела на мертвую Таню и не чувствовала не боли утраты, не огорченья. Просто слепую и глупую не удовлетворенную ненависть.
- Ты убила ее, - через всхлипы пробормотала Лена, - зачем... разве ты ее не любила? Почему ты не могла ее отпустить, простить...
- Я не любила ее, - пожала плечами Лиля и щелчком пальцев заставила Лену лечь рядом с Таней. Тут она подарила им бесценный подарок – возможность умереть вместе...
Они лежали и смотрели в небо словно живые – мокрые окровавленные еще детские лица. Разметанные волосы и рваные маскарадные костюмы.
Предатели должны платить.
Жестоко.
Она не знала, почему ей вдруг стало так пусто и так холодно, но сильнее закуталась в плащ. Накинула черный капюшон, закурила.
Губы, не слушаясь разума неслышно прошептали:
- Мне нравится, что вы больны не мной,
Мне нравится, что я больна не вами...
И черт подери, как мне это нравится.
Так было и так стало всегда. Она стояла под дождем, совершенно не намокая и смотря на то, что когда-то было важным. А ведь ничего не случилось.
Она просто снова стала самой собой.

Стоило только Богине произнести последние слова своей истории, и довольно посмотреть на зеркала, желая, убедится, что им понравилась ее история, как она услышала за спиной мягкие крадущиеся шаги, и смуглая рука, унизанная дорогими роскошными перстнями, легла на ее хрупкое плечо.
Прошло так много лет, да она постарела, но осталась все такой же прекрасной.
Недоступно прекрасной как звезда. Холодный свет, которой не умеет согревать. Когда она обернулась и увидела позади себя Азраила все прежнего с гитарой, странной улыбкой, но уже не изображающего из себя местного жителя избранного ею райского острова, с мертвецки бледной кожей и ледяными глазами, впитавшими в себя смерть, она тоже снова стала прежней. Она неслышно встала, поправила атласное темно синее платье.
Улыбнулась, слабо неслышно.
- Воспоминанье слишком давит плечи,
Я о земном заплачу и в раю,
Я старых слов при нашей новой встрече
Не утаю. – вспомнила она.
- Как прежде ты шепчешь, стихи Цветаевой, - спокойно и, может быть, даже ласково улыбнулся Азраил, - воспоминанье?
- Хотя я и избрала другую судьбу, все равно мне больно, - тихо ответила Лиля, - и пусто здесь. Тяжело быть воплощением совершенной не постижимой красоты в мире, который ее не понимает.
- По этому я и пришел...
- За мной?
- Да, моя темная богиня, - он снова странно улыбнулся, словно пряча под этим непривычным жестом что-то иное. Может холод в своих темных глазах.
Лиля быстро набросила на светлые волосы черную полупрозрачную ткань, надела сверху ее венок из траурных лент и сухих цветов. Взяла его под руку.
- Ты вдруг, не венчана обрядом,
Без пенья хора, мирт и лент,
Рука с рукой вошла с ним рядом
В прекраснейшую из легенд... – хрипло прошептала она, пересекая через любимое зеркало грань реального мира.
- Пусть обрядом станет гибель, - добавил Азраил. Она кивнула в знак согласия.
Согласия войти в прекраснейшую из легенд в роли темной богини смерти, не венчанной невесты темного ангела, его Богиней... 21 октября.